Через три-четыре года падение нефтедобычи в России окажется явью. К этому времени российским нефтяникам потребуется разработать и внедрить программу инновационного развития отрасли, чтобы компенсировать дефицит ресурсов и снижение добычи, считает вице-президент нефтяной компании «ЛУКойл» Леонид Федун.
- Мы так понимаем, вы с нами об инновациях захотели поговорить...
- Все как-то упустили из виду, что в мировой нефтегазовой отрасли в последние годы происходит научно-технический прорыв. Еще не так давно мало кто мог предположить, что можно бурить нефть на океанских глубинах до трех-четырех километров. В результате сегодня три четверти мирового шельфа стало доступно для извлечения углеводородов. Мало кто предполагал, что можно добывать нефть не только из карбонатных пород, но практически из всех пород с низкой проницаемостью. Сейчас в мире научились добывать unconventional gas (газ, добываемый нетрадиционным способом. - «Эксперт») за счет множества гидроразрывов в пластах. И вот результат. Сегодня мы видим бум в добыче сланцевого газа и сланцевой нефти.
При этом российский топливно-энергетический комплекс по ряду причин находится на обочине этого инновационного процесса. Сегодня доля России в производстве высокотехнологичной продукции в нефтяной отрасли составляет только два процента. Взять, к примеру, показатель количества зарегистрированных патентов на изобретение. В то время как все остальные мировые компании не только активно получают патенты, но и продают лицензии на эти изобретения на сторону, у нас нет ни первого, ни второго.
Слова «инновации» и «модернизация» - знамя нынешних времен. Но получается, что большая часть поддерживаемых государством инновационных решений внедряется в побочных секторах экономики. Приведу такую аналогию. Есть у нас, положим, молочная ферма. Мы занимаемся тем, что меняем лампочки в коровнике на энергосберегающие, думаем, не поменять ли стекла на какие-то другие, с нанонапылением. Но при этом никто не занимается повышением удойности коровы, которая, собственно говоря, нас кормит. Между тем наша нефтяная промышленность - та самая корова, которая дает 20 процентов удоя. И никто пока нам не сказал, что нужна та или иная новая технология добычи или переработки нефти. Никаких стимулов, никаких идей поддержки инноваций в ТЭКе нет. В программе развития нефтяной отрасли на двадцать лет есть лишь общие фразы.
- Сколько российские нефтяники платят за чужие патенты?
- Когда мы привлекаем западные нефтесервисные компании для проведения бурения на своей территории или грандов Exxon или Shell в совместные проекты, мы покупаем наукоемкие технологии и платим за это миллиарды долларов. Теоретически было бы правильно поставить амбиционную задачу - через двадцать лет стать нетто-экспортером нефтяных технологий, как это было в свое время в Советском Союзе. Вот, к примеру, Россия идет на шельф, но мы знаем, что у нас нет технологий его разработки. Почему бы не субсидировать науку в этом направлении?
Раньше Советский Союз имел очень сильную научную школу нефтедобычи. Если не ошибаюсь, первые гидроразрывы стали применяться именно в СССР. Но после его развала, когда финансирование науки практически прекратилось, место наших ученых заняли западные сервисные компании, которые живут именно за счет разработки современных научных методов нефтедобычи.
- Да, но «ЛУКойл» свою базу для решения таких задач сам и порушил. У вас были сильные нефтесервисные подразделения, а потом вы их распродали. А сейчас Schlumberger и Halliburton всем этим для вас занимаются… Вроде как, кроме самих себя, некого и винить.
- Тогда мы правильно сделали. Потому что с точки зрения налогов и с точки зрения сегодняшней ресурсной базы проще было привлекать западных подрядчиков.
- На наш взгляд, степень готовности
нефтяной компании к инновационному развитию отражает ситуация с
коэффициентом извлечения нефти. Ведь проблему падения добычи на
традиционных месторождениях можно решить за счет применения
инновационноемких вторичных и третичных методов добычи, тем самым
увеличивая КИН. Лет пять назад мы спросили у главы «ЛУКойла» Вагита
Алекперова, почему у компании низкий КИН и каковы планы по его
увеличению. Тогда он нам ответил в том духе, что, мол, все хорошо и
не стоит беспокоиться…
- Сейчас мы уже ставим такую задачу. Хотим за ближайшие десять лет увеличить потенциальный КИН наших месторождений на треть, до 40 процентов.
И, как мне видится сейчас, задача государства в том, чтобы создать стимулы, сгенерировать специальную программу так, чтобы мы направляли инновации не в те отрасли, где мы не имеем опыта, а туда, где у нас есть гигантский задел и потенциал. Только одна компания сегодня реально работает на шельфе и пытается делать что-то сама - это «ЛУКойл». Мы сами разработали балтийский шельф. Потом на арктическом шельфе мы построили Варандейский терминал и, наконец, Каспий.
Тем не менее даже наши позиции выглядят слабыми.
- Это хорошо, что в ваших словах слышна самокритичность. Ведь «ЛУКойл» - богатая компания, с высоким уровнем чистой прибыли. У вас всегда была возможность инновациями заниматься.
- Проблемы решаются тогда, когда есть экономический смысл. Когда они из чисто академических задач превращаются в задачи практические. Какой смысл был работать в этом направлении, если это был голый энтузиазм без всякого экономического поощрения? Никакой экономической логики для акционеров «ЛУКойла» в этом не было. Пока есть растущий тренд добычи, пока есть легко извлекаемые запасы, заниматься тяжело извлекаемыми запасами нерентабельно. Все смотрят на себестоимость и на рентабельность производства. Сейчас, когда Россия сталкивается с тем, что доступных ресурсов нефти на суше почти не осталось, пора искать технологические ключи к разработке нетрадиционных ресурсов нефти и газа. И важно, чтобы мы сами нашли эти решения, а не зарубежные компании.
- И в чем проблема?
- Сегодня расходы на науку, на инновационную деятельность мы можем относить на себестоимость лишь в том случае, если от момента научной разработки до ее внедрения пройдет год, не больше. Если так не получается, значит, для целей снижения налогообложения это изобретение не применить, финансировать его надо из чистой прибыли. Сейчас, я знаю, готовятся на эту тему определенные поправки в законодательство, но, когда они вступят в силу, неизвестно. Между тем на Западе есть не только налоговое освобождение, но и бюджетное стимулирование. Все направлено на развитие научно-технической мысли.
Вот Бразилия, к примеру, с недавнего времени ввела запрет на использование зарубежных буровых установок на собственном шельфе. Все платформы, работающие на бразильском шельфе, должны быть произведены в Бразилии. Это как раз и есть не что иное, как создание рынка высоконаукоемких технологий для конкретной страны. Ведь что такое глубоководное бурение? Как бывший ракетчик могу сказать, что подготовить полет на Луну гораздо проще. Представляете, стоит судно, до дна моря - три километра! Туда опускается бурильная колонна. Дальше бурится еще несколько километров, причем платформа должна все это время динамически позиционироваться, чтобы даже в пяти-семибалльный шторм стоять на одном месте, а иначе труба порвется.
- Можно предвидеть логику государства. Раз нефтяной сектор представлен крупными компаниями, в том числе частными, которые, как правило, получают хорошую прибыль, логичнее было бы им самим и двигать науку, а свои финансовые усилия по финансированию науки государство приложит туда, где бизнес раздроблен и денег на НИОКР у него мало…
- Прибыльные частные нефтяные компании есть и в Великобритании, и в США. Тем не менее в этих странах каждый год правительство формирует специальные программы, которые обязывают нефтяные компании за счет субсидий государства, специальных налоговых преференций и лицензионных требований двигаться в инновационном направлении, которое руководство страны считает нужным.
- Что-то мы ничего не знаем про субсидии и субвенции нефтяникам на Западе…
- Гигантское количество субвенций было выделено на так называемые возобновляемые источники энергии.
- С возобновляемыми источниками понятно. Но, чтобы государство прямо финансировало инновации в нефтяной и газовой отраслях, такого мы не припоминаем.
- Пожалуй, вы правы. Гигантские деньги в США были направлены на возобновляемые источники энергии, на разработку биотоплива. Но теперь выяснилось, что деньги эти были выброшены на ветер. Чиновникам в США надо было бы присмотреться к небольшим венчурным компаниям, которые вошли в бизнес по газодобыче, разработали запасы сланцевого газа. Но если увидеть ошибки наших западных коллег и попытаться их избежать, то, возможно, удастся разработать собственную государственную программу стимулирования инноваций в нефтяной отрасли.
В наших условиях невыгодно заниматься инновациями, поскольку, как я уже говорил, для того, чтобы отнести эти расходы на себестоимость, от момента разработки технологии до ее внедрения должно пройти не более года. Но ведь у некоторых технологий горизонт планирования примерно десять-двадцать лет. Если мы хотим разрабатывать какое-то месторождение с нетрадиционной нефтью или газом и проводить там опытные работы, скажем, с той же баженовской свитой, то тут специальная программа была бы очень кстати.
Инновации в свиту
- В Западной Сибири есть большие залежи shale oil (сланцевой нефти. - «Эксперт»). Это так называемая баженовская свита - новый геологический тип залежей нефти и газа. Миллиарды тонн запасов. Правда, пока никто не может эту нефть оттуда извлекать. Баженовская свита обладает очень низкой проницаемостью пластов. Это как бы недоразвитая нефть, у нее отсутствует текучесть. Думаю, можно найти способ ее оттуда выжать. Тогда мы выйдем на гораздо более высокие уровни добычи. Есть ведь методы термического разогревания пласта, множественного гидроразрыва и так далее. Их надо пробовать, у нас под ногами в России гигантские по своему потенциалу запасы, о разработке которых никто еще даже думать не начал.
Подобную нефть американцы уже пытаются разрабатывать. Есть такое месторождение Баккен, это на границе Канады и США. Компании, которые там работают, пробурили 600 скважин, прежде чем нашли способ экстрагировать нефть из пластов Баккена! Лишь после этого нащупали технологию правильной работы с пластом, правильного метода бурения с множественными гидроразрывами. Потратили они на это дело около шести миллиардов долларов. Зато сегодня притоки на одной скважине Баккена превышают полторы тысячи баррелей (двести-триста тонн) в сутки. Обычно такой дебит дают лишь очень хорошие месторождения. Хотя раньше казалось, что оттуда ничего вытащить невозможно.
- Какова себестоимость добычи на этом Баккене, не «золотая» ли это нефть?
- При стоимости барреля нефти в сто долларов себестоимость является арифметической погрешностью. Да, себестоимость высокая, потому что скважина, которая будет давать тысячу баррелей в сутки, будет работать недолго - года полтора. Затем надо будет новую скважину бурить. Но за это время она отбивает все деньги, потраченные на бурение и множество гидроразрывов. Условно говоря, если обычная нефтяная скважина, которая работает в проницаемых пластах, может работать четыре-пять, может быть, десять лет с ремонтами, то здесь скважина высокопродуктивно работает год-полтора.
Но это не все, что я хотел до вас донести. Я хотел акцентировать внимание на том, что для удачного решения потребовалось время, большие деньги, огромные научные усилия и большое количество практической работы. Опыт Баккена, к сожалению, нельзя перенести прямым образом в Россию, потому что формация нашей баженовской свиты уникальна. Они, конечно, похожи, но у нас более высокая глубина залегания, разные толщины пород и коллекторов, разная проницаемость и так далее.
- Короче говоря, вы предлагаете шесть миллиардов долларов потратить на то, чтобы довести наши нетрадиционные запасы до ума?
- Это в лучшем случае шесть миллиардов, скорее всего, потребуется больше. Пессимистичная оценка запасов баженовской свиты - 50 миллиардов баррелей! Это сопоставимо с традиционными запасами всей Западной Сибири. Причем запасы нефти баженовской свиты находятся в регионе, где уже построены трубопроводы, есть города, живут люди. Задача ближайших двух десятилетий - найти ключики к баженовской свите. Когда в Западной Сибири иссякнут запасы обычной нефти и мы вступим в период падающей добычи в этом регионе, именно баженовская свита должна стать дойной коровой для наших детей и внуков.
Природу не обманешь, по многочисленным прогнозам, с 2014-2015 года Россия начнет снижать добычу нефти. Именно с этого времени, как я ожидаю, заработают новые программы поддержания добычи. И к этому времени, скорее всего, начнут обсуждать проблему восстановления ресурсов, поскольку шельф Карского или Охотского моря - это хорошо, но ведь есть и материковые ресурсы, просто для них пока нет технологий, нет ключика. В противном случае я не понимаю, откуда мы сможем найти еще 500 миллионов тонн дополнительной добычи в год. Потому как двадцать лет добычи на заявленном уровне означает, что у нас должно быть как минимум 10 миллиардов тонн запасов.
- А Восточная Сибирь как же, что-то вы про нее и не вспоминаете уже.
- Что вы имеете в виду?
- Ну, там тоже нефть есть.
- Она есть, но вся Восточная Сибирь содержит существенно меньше запасов, чем есть в баженовской свите. Другое дело, что пока нам из «баженовки» удается добывать лишь около 300 тысяч тонн. Сланцевую нефть невозможно извлекать при существующем налоговом режиме, поскольку ее себестоимость в десять раз выше обычной.
Кстати, себестоимость добычи сланцевого газа тоже на порядок выше. У «Газпрома», к примеру, она составляет пять долларов за тысячу кубометров. А у сланцевого газа себестоимость добычи - 50 долларов за тысячу кубов. Зато его много, и он есть везде. И, может быть, в конечном итоге будет дешевле его на месте добывать, чем строить сложнейшую инфраструктуру, условно говоря, из района Карских Ворот.
Сказ про сланцевый газ
- Кстати, методы добычи сланцевого газа и нефти связывают с проблемами обводнения территорий после множественных гидроразрывов…
- Не верьте вы этим россказням. Какова глубина добычи сланцевого газа? Три с половиной, четыре километра. Ну и как заводнение на такой глубине повлияет на местную природу? В США добывают 150 миллиардов кубометров сланцевого газа. Это ровно треть всей добычи Соединенных Штатов и четверть общероссийского объема добычи. И ничего страшного.
- Мы видели любопытное исследование на этот счет, которое эти цифры ставит под сомнение.
- Я уверен, и вы мне можете поверить, что Америка через три-четыре года начнет экспортировать сланцевый газ в Европу. Сегодня в Индии бурят уже четвертую скважину на сланцевый газ. Гигантский рынок этого газа будет в Китае. Семнадцать скважин на сланцевый газ заложено в Польше. Есть риск, что через десять лет Польша вообще откажется от природного газа из России. Даже Швеция разрешила бурить на сланцевый газ у себя, здесь собираются добывать до десяти миллиардов кубометров. Эти и другие факты трудно ставить под сомнение.
- Тогда почему «ЛУКойл» сланцевый газ не добывает, вы же и газодобывающая компания тоже?
- Сланцевый газ в России, в отличие от сланцевой нефти, это тема следующего пятидесятилетия. Потому что сегодняшних ресурсов природного газа, которые есть у «Газпрома» и других нефтегазовых компаний, включая «ЛУКойл», хватит на ближайшие тридцать лет. Себестоимость традиционного природного газа с сеноманских горизонтов - пять долларов за тысячу кубометров. В России это не сопоставимо со сланцевым газом, себестоимость которого 50 долларов за тысячу кубометров. Вот для США лучше добывать газ с себестоимостью 50 долларов за тысячу кубометров, чем покупать сжиженный газ в Катаре, везти его за тридевять земель, а потом разжижать.
Кстати, про катарский газ и тему инноваций. Десять лет назад все говорили, что LNG (liquid natural gas, сжиженный природный газ. - «Эксперт») никогда не будет конкурентом натурального газа. Три года назад исходили из того, что breakeven price (уровень безубыточности. - «Эксперт») для поставок сжиженного газа составляет 450-500 долларов за тысячу кубов. Сейчас LNG из Катара привозят за 250 долларов и получают хорошую прибыль. Вот еще один пример технологического прорыва.
И другой пример. Совсем исчезли публикации о так называемом процессе Фишера-Тропша. Это технология конверсии метана в жидкое топливо.
- Думаете, и в этом направлении будет прорыв?
- Обязательно будет. Китайцы уже запустили комплекс по переработке в олефины метана из угольных пластов. Далее можно выстраивать любые нефтехимические цепочки. Сейчас там такие же процессы разрабатываются в направлении прямой конверсии метана в бензин. До последнего времени это было бессмысленно, поскольку дифференциал между ценой нефти и ценой газа составлял где-то 20-30 процентов, сейчас же разница в ценах на нефть и на газ - 70 процентов, а в США - больше 100 процентов. Сегодня газ в США стоит 150-180 долларов за тысячу кубов. Нефть, если переводить ее в условный природный газ, стоит 700 долларов. Вот и посчитайте разницу - она четырехкратная.
Мы покупаем наукоемкие технологии на Западе и платим за это миллиарды долларов. Теоретически было бы правильно поставить амбиционную задачу - через 20 лет стать нетто-экспортером нефтяных технологий
- В технологии Фишера-Тропша основные расходы приходятся на переработку метана в синтез-газ. Это самая энергоемкая стадия технологии. И пока не видно никаких прорывных решений по снижению себестоимости этой стадии…
- Я тут вижу два сигнала. Во-первых, четыре года назад на эту тему было огромное количество публикаций. Потом они вдруг прекратились. Во-вторых, безо всякой помпы китайцы запускают один и готовят еще три проекта, работающих по этой технологии. Наши специалисты ездили туда, смотрели и вернулись в полнейшем шоке.
На самом деле принципиальных изменений в технологии, может быть, и не произошло. Произошло технологическое накопление опыта, которое привело к тому, что эти установки стали эффективными. Технологию Фишера-Тропша разработали еще во время Первой мировой войны. Но с тех пор ею активно никто не занимался, за исключением разве что нацистской Германии во время Второй мировой войны, - просто не было нужды. А сейчас возник экономический спрос. Теперь этим стали заниматься и американцы, с их мощнейшими лабораториями, и китайцы, которые быстро всему учатся. Именно поэтому, когда Россия предлагает Китаю строить газопровод «Алтай», там морщатся, потому что надеются на переработку собственного сланцевого газа и метана из угольных пластов.
- Так ведь переход на газовое жидкое топливо также означает замену парка автозаправочных станций.
- Ничего менять не придется, топливо ведь жидкое. Уже сейчас GTL (gas-to-liquids. - «Эксперт») разбавляют дизель. Просто до последнего времени это было дорого. Топливо GTL стоило примерно 700-800 долларов за тонну, иногда цена на него доходила до тысячи. То есть оно было примерно на 20-30 процентов дороже обычного бензина. Но эта цена строилась на высокой цене природного газа. Сейчас цена природного газа упала почти в два с половиной раза, GTL тоже должен подешеветь.
Дешевле ста долларов не будет
- Ваш прогноз цен на нефть?
- Сто долларов за баррель нефти, с учетом, конечно, динамики девальвации доллара. Нынешние 100 долларов за баррель - это 60-70 долларов в ценах 2007 года. Цены на нефть будут находиться примерно на том же уровне, так как средняя точка безубыточности так называемых нетрадиционных, или тяжелых, ресурсов по нефти находится примерно на уровне нынешних 60 долларов. Это нефтяные пески, тяжелая нефть и так далее. Скажем, breakeven price для американских компаний, добывающих нетрадиционный газ, - 150 долларов за тысячу кубометров.
- А может ли спрос на нефть резко упасть? Скажем, в мире станут популярными электромобили?
- Сейчас электромобили и гибриды лишь дополнение к процессу совершенствования двигателя внутреннего сгорания. Пять лет назад в Китае было произведено четыре миллиона автомобилей. А в 2010 году - уже 15 миллионов автомобилей, притом что в крупнейшей автомобильной державе, США, - лишь 11 миллионов. Индия в 2010 году произвела шесть миллионов автомобилей, через год производство там вырастет до восьми миллионов, через два - до десяти.
Ну внедрите вы электрокары, а дальше-то что? Будете менять четыре-пять миллионов заправочных станций по всему миру? Это гигантские ресурсы, да и оправданно ли это? Если и будет уход от нефти, то в пользу природного газа.
Природного газа везде оказалось очень много. Через некоторое время этим газом будут заправлять, как обычным жидким топливом. То есть это будут не газовые баллоны, а экологически чистое моторное топливо из природного газа. Это будет жидкое топливо, только в нем будет ноль серы, ноль бензолов и ноль ароматики, никакого негативного воздействия на двигатель. Здесь есть, конечно, технические проблемы, но их решение - дело времени.
Все остальные инновации, будь то электромобили или производство биотоплива, нерентабельны, за исключением биотоплива в Бразилии.
- Говорят, что перспективно другое направление - твердое топливо для водородного двигателя. Это вообще идеально чистая и экологичная технология. Ведь единственный продукт сгорания водорода - вода.
- Возможно. Но вы поймите, парк автомобилей, который существует, гигантский, многомиллионный, есть заводы, есть сервис-центры, миллионы заправок и так далее. Представьте, что вдруг вы изобрели некое устройство, которое заменяет двигатель внутреннего сгорания. Сколько лет понадобится, чтобы заменить все, что создано вокруг двигателя внутреннего сгорания? И самое главное, это ваше изобретение должно быть конкурентоспособным. А таких конкурентоспособных решений пока нет.
Вот природный газ - это решение. Когда сегодня самый дорогой газ можно добывать и продавать по 200 долларов за тысячу кубометров и литр бензина из него будет стоить полтора-два доллара, а если отбросить все налоги - 20 центов, то ни электромобиль, ни любой другой двигатель не сможет конкурировать с ним по показателю экологичности и экономичности.
