Россия и мир

На вопрос о том, куда идет мир, многие выдающиеся интеллектуалы отвечают: в плохом направлении. С сожалением признаю, что у меня нет такой же ясности: однозначные ответы, как правило, содержат в себе оценочные суждения. В вопросах международной безопасности ключевое значение имеет то, кто и зачем отвечает на вопрос о том, куда идет мир.

Концерт держав XXI века

Международная безопасность в XXI веке, скорее всего, не будет опираться на классические альянсы и контральянсы. Нет никаких признаков того, что мировые державы готовят агрессию друг против друга. Зато нарастают ощущение неопределенности и опасения перед непредсказуемым развитием событий в одном из невралгических регионов (Персидский залив, Ближний Восток, Корейский полуостров), контроль над которыми могут утратить как внутренние политические силы, так и внешние державы. Предотвращение этого - в интересах главных держав, и это будет склонять их к сотрудничеству, а не к использованию кризиса в военных целях (иллюстрацией служит их реакция на то, что произошло в Пакистане после убийства Беназир Бхутто).

Следовало бы искать баланса интересов, а не баланса сил, хотя баланс интересов великих держав вызвал бы сопротивление средних и малых государств, встревоженных потенциальным ущербом своим интересам.

С точки зрения Польши, иллюстрацией баланса интересов между Россией и Германией является решение о строительстве Северного газопровода. На повестку дня встает не только вопрос о том, почему Россия и Германия выбрали газопровод по дну моря, более дорогой и вредный для окружающей среды, чем сухопутный маршрут, но и вопрос о будущем газопроводов, проходящих по территории Польши.

Ответ содержит в себе несколько элементов: во-первых, Россия пользуется своей монопольной позицией экспортера энергоносителей для оказания политического давления на Европу; во-вторых, выбор Германии главным партнером и дистрибьютором газа для всей Европы институционализирует режим наибольшего благоприятствования ей в этой сфере - с ущербом для энергетической безопасности государств Центральной и Восточной Европы; в-третьих, эта инвестиция осложнит выработку общей стратегии энергетической безопасности всего Евросоюза.

Своеобразное понимание баланса интересов представил в сентябре 2007 г. министр иностранных дел России Сергей Лавров: 'Условия свободы диктуют необходимость коллективного лидерства ведущих государств мира. Это можно называть "концертом держав XXI века" (:) Для той части мира, которую принято называть евроатлантическим регионом, не помешало бы тройственное взаимопонимание - между США, Россией и Евросоюзом (...) Согласен, что такая "тройка" могла бы "направлять мировую лодку в спокойные воды". В рамках такого "треугольника" есть вещи, по которым Европа ближе к США, но по ряду стратегических вопросов у нее больше сходства с Россией. Возьмите тему применения силы и иных форм принуждения, а также отношение к международному праву. Несмотря на различия в "тройке", мы должны стремиться выйти на максимально возможный общий знаменатель. В любом случае, если уж кто-то считает, что без концепции сдерживания не обойтись, то такой "тройственный концерт" - лучшая, а главное - неконфронтационная и незатратная форма взаимного сдерживания. Возможно, пора подумать о новом определении атлантизма, не исключающем Россию'. Конец цитаты.

Политическая философия России опирается на новую интерпретацию старой концепции баланса, которая, по мнению Лаврова, по сути, неизменна ('Россия уже 300 лет несет на себе немалую долю бремени поддержания равновесия в европейской и мировой политике'). Элемент преемственности имеет здесь большее значение, чем фундаментальные изменения, происшедшие на европейской и мировой арене. Суть этой концепции развил президент Владимир Путин. Лейтмотивом его выступлений был не столько поиск баланса интересов, сколько признание новой роли России как глобальной державы - равнозначной Соединенным Штатам. Иными словами, эта политика направлена на восстановление той позиции, которую Советский Союз занимал в биполярной системе.

Ключевое значение для нового подхода России имеет крупнейший после американского арсенал ядерного оружия и огромные запасы энергетических ресурсов (газа и нефти). Растущий спрос и трудности с добычей нефти и газа не только привели к беспрецедентному росту цен (за пять лет они выросли в пять раз), но также делают эти ресурсы важным рычагом политики безопасности государств, инструментом политического давления и шантажа.

Новая гонка вооружений

10 февраля прошлого года на Мюнхенской конференции по безопасности президент Путин заявил: 'Убежден: мы подошли к тому рубежному моменту, когда должны серьезно задуматься над всей архитектурой глобальной безопасности'. Главным посылом российского президента было оспаривание доминирующей позиции Соединенных Штатов в политической, экономической и военной сферах.

Воспользовавшись случаем, Путин подверг критике институты, считающие своей заслугой значительные достижения в мирной трансформации международной системы. Так, например, он упрекнул западные страны в том, что они превращают Организацию по безопасности и сотрудничеству в Европе в 'вульгарный инструмент обеспечения внешнеполитических интересов одной или группы стран в отношении других стран', а также выразил сомнения в целесообразности размещения в Европе элементов американской системы противоракетной обороны.

Несколько месяцев спустя, 4 июня 2007 г., в беседе с журналистами из стран 'большой восьмерки' Путин заявил о возможности новой гонки вооружений, а, вместе с тем, снял с России ответственность за 'совершенствование [российских - А. Д. Р.] систем стратегического ядерного оружия'. Противоракетная оборона, как разъяснял Путин, нарушает стратегический баланс. 'Для того чтобы этот баланс восстановить, не создавая у себя системы противоракетной обороны, мы вынуждены будем создавать системы преодоления этой ПРО, что мы и делаем сейчас'.

Эти рассуждения основаны на концепции, согласно которой возврат к доктрине взаимного сдерживания может гарантировать безопасность. Неизбежным последствием является гонка вооружений.

Гораздо более перспективной была бы совместная противоракетная оборона Соединенных Штатов и Европы в сотрудничестве с Россией. Однако к такому альтернативному подходу не приведет процесс принятия решений, в котором решающий голос принадлежит военным. Новый подход должен быть выражением политической философии, соответствующей потребностям XXI века. Источником нынешних потенциальных угроз России является и будет являться не Запад, а Юг.

Не исключено, что конфронтационная риторика продиктована внутренними потребностями и не выражает сущности новой напористой стратегии России в мире. Явное улучшение экономического положения может в равной мере способствовать усилению воинственности и даже надменности и спокойному подсчету выгод и затрат, которые несет в себе политика недоверия, конфронтации и гонки вооружений.

Стремление России к улучшению своей позиции в мире естественно и понятно. Открытым вопросом остается то, какой выбор совершат властные элиты. Во внутренних вопросах произошло явное переориентирование - с демократического выбора, сделанного во времена перестройки Михаила Горбачева и продолженного после распада СССР Борисом Ельциным, на авторитаризм, имеющий многовековые традиции - начиная с деспотизма Ивана Грозного в конце XVI века, через политику Петра I по открытию России Европе до строительства империи в XVIII веке Екатериной Великой. Попыткам модернизации России в девятнадцатом веке и в начале двадцатого, предпринятым Сергеем Витте и Петром Столыпиным, не сопутствовала ни демократия, ни создание правового государства. Доминировала автократия, позволяющая концентрировать и мобилизовать средства, особенно, на военные нужды. Вместе с тем, она затрудняет использование интеллектуального потенциала, который играет решающую роль в модернизации государства в эпоху информатики и биотехнологий.

В XXI веке темп развития определяют не столько запасы сырья, сколько научно-технический потенциал. Сегодня более 30 процентов мировых расходов на исследования и развитие несут Соединенные Штаты, 25 процентов - Европейский Союз. По оценкам авторитетных центров, в ближайшие десятилетия вперед выйдут страны Азии, прежде всего, Китай и Индия. Еще в 2006 г. Китай предназначал на исследования и развитие более 13,5 процентов мировых расходов, то есть, больше, чем Япония (более 12 процентов).

Престижный Институт экономики и международных отношений Российской Академии наук в своем недавнем прогнозе развития мировой экономики до 2020 г. выдвинул тезис о том, что, помимо информационных и биотехнологий, наиболее перспективны междисциплинарные нанотехнологии. Авторы российского прогноза верно отметили, что в XXI в. место государств в мировом рейтинге определяется не числом ракет и не стратегическим сырьем, а человеческим капиталом - 'серыми клетками' граждан, образованием, подготовкой новых поколений к будущим вызовам.

Страхи нового мира

Прав был Роберт Купер (Robert Cooper), когда писал: 'Есть новый мир, но нет нового мирового порядка (:), однако нет и нового мирового беспорядка ("The Breaking of Nations. Order and Chaos in the Twenty-First Century", 2003). Есть безопасная Европа и Северная Америка, однако есть и очаги конфликтов, от которых исходит угроза, не только для регионов (Персидский залив, Ближний Восток, Корейский полуостров), но и для всего мира. Наконец, есть районы хаоса, отсутствия перспектив, неопределенности, нищеты, голода и болезней (Африка, многие государства Азии и Латинской Америки). Купер делит мир на три сферы: постсовременный богатый Север; современные государства, вступившие в индустриальную эпоху (главным образом, в Азии, Латинской Америке и части Африки - к этой категории принадлежат новые великие державы: Китай, Индия, Россия, Бразилия); наконец, досовременные государства, в которых по-прежнему правят вожди племен, кланов и больших семей, а простые люди живут в невообразимой нищете. Это зона хаоса, конфликтов, непредсказуемого развития.

По мнению Генри Киссинджера, современного классика Realpolitik, к обеспечению стабильности есть два пути: гегемония или равновесие. Однако эта мысль описывает прошлое. В дифференцированном, но взаимозависимом мире XXI века бессмысленно ссылаться на простые формулы, отвечавшие потребностям XIX века и первой половины минувшего столетия. В столь дифференцированном мире способы нейтрализации угроз должны быть сложными. Международная безопасность требует холистического подхода, включающего в себя не только политическое и военное измерение (как в прошлом), но также экономическое, информационное и цивилизационное, позволяющее народам сохранять идентичность.

Поскольку в XXI веке мир состоит из досовременных, современных и постсовременных государств, не приемлющих господства и гегемонии, идею, организующую глобальную систему, нельзя свести к сдерживанию, основанному на равновесии страха. Для Соединенных Штатов при нынешней администрации такой организующей идеей является продвижение демократии, то есть системная трансформация (regime change). Для государств Европейского Союза - соблюдение верховенства закона (rule of law). Для мира в целом идеей, организующей глобальную безопасность, является взаимозависимость (interdependence).

Скажем прямо: мы можем предсказать главные тенденции и даже наметить разные их варианты. Но не можем предвидеть ни катастроф типа цунами, ни того, кто и как будет править главными державами. Итак, мы знаем с большой долей вероятности, что население мира вырастет с 6,4 млрд. в 2005 г. до примерно 8 млрд. в 2025 г., но в высокоразвитых странах численность населения сохранится на нынешнем уровне или вообще снизится. Только в Соединенных Штатах она вырастет на 17 процентов. В свою очередь, в России несколько лет назад прогнозировалось снижение на 10,8 процентов (которое было приостановлено действиями, предпринятыми в последнее время). Так или иначе, население Европы и России состарится. Жители Европейского Союза будут составлять около 6 процентов населения мира.

Оценочные прогнозы показывают, что до 2020 г. сохранится экономический рост порядка 3,5 процентов в глобальном масштабе. Наибольший рост ожидается в Китае и Индии. Он во все большей мере будет связан с развитием современных технологий. Снизится участие высокоразвитых государств ОЭСР в мировом ВВП (с 55 процентов в 2000 г. до 40 процентов в 2030 г.), а новые азиатские державы увеличат свой вклад с 24 до 38 процентов.

Таким образом, через 20 лет будет оспорена позиция главных экономических держав сегодняшнего мира (США, Японии, Европы).

Одну из главных новых разделительных линий в мире проводит отношение к демократии. По данным Freedom House, демократическими сегодня признаются 122 государства - назовем их 'электоральными демократиями', потому что органы власти там формируются путем выборов. Это 64 процента государств мира (20 лет назад таких государств было всего 66, то есть 40 процентов от общего числа). Однако выборы часто являются фикцией, а демократия имеет характер фасада или играет популистскую роль. В Иране или Белоруссии выборы могут быть свободными, но общества и народы порабощены. Ведь демократия - это не только выборы, но, прежде всего, процедуры, механизмы и государственные институты под властью закона.

В 2025 г. Европейский Союз будет одним из самых богатых и безопасных регионов мира. Главными проблемами ЕС будут старение общества, недостаток альтернативных источников энергии и неэффективность общей внешней и оборонной политики.

Кроме того, он не сможет идти в ногу с Соединенными Штатами в развитии самых современных технологий, а его позицию оспорят новые державы, в особенности, Китай и Индия. Но, с точки зрения социальной безопасности и качества жизни у него не будет равных в мире.

Президент Франции Николя Саркози предлагает создать средиземноморский союз по образцу ЕС. В свою очередь, видные американские политики, вдохновленные ролью ОБСЕ в мирной трансформации Центральной и Восточной Европы, выступают за то, чтобы процесс, начало которому было положено 30 лет назад в Хельсинки, охватил и страны Ближнего Востока в широком понимании (всего 78 государств). Эти и другие идеи - даже если они продиктованы благородными побуждениями - не принесут желаемых результатов, потому что то, какое будущее ждет государства, определяется не институтами, а цивилизационным прогрессом и волей общества.

С точки зрения Польши, международные отношения через 15-20 лет будут восприниматься, главным образом, через призму той роли, какую в мире будет играть Европейский Союз. Решения, имеющие принципиальное значение, будут приниматься в ЕС в результате, скорее, международных договоренностей, чем договоренностей в рамках сообщества. Мажоритарная система принятия решений не сыграет ожидаемой роли. Идеей, организующей глобальную систему, будет растущая взаимозависимость. Международная жизнь будет подчинена не столько большим стратегиям, сколько прагматическим согласованиям и функциональным потребностям.

Гетерогенный характер международной политической системы будут определять три процесса. Во-первых, старые и новые великие державы будут стремиться к обретению доминирующей роли в решении глобальных проблем. Хотя в своей риторике глобальные державы будут все чаще ссылаться на 'общие интересы международного сообщества', на практике они будут руководствоваться собственными национальными интересами, часто в ущерб средним и малым государствам.

Во-вторых, Соединенные Штаты во все большей мере будут навязывать себе политику самоограничения, особенно, в регионах и по вопросам, которые не будут иметь приоритетное значение для их национальных интересов. Мир будет уважать позицию и роль Соединенных Штатов как 'необходимой державы' при решении важнейших проблем.

В-третьих, возрастет число слабых и недееспособных государств, не способных удовлетворять базовые ожидания собственных обществ. Новым феноменом является то, что государства бедного Юга не готовы примириться с нищетой и направляют свой гнев на мир богатого Севера. Это будет главным источником будущих конфликтов, прежде всего, в Африке, отчасти в Азии и Центральной Америке.

Европейский Союз будет восприниматься в других частях света как своего рода ориентир и образец. Противоречия между верховенством закона и демократией с одной стороны и агрессивным религиозным фундаментализмом (своего рода тео- и автократией) - с другой станут в первой половине XXI века главной разделительной линией в глобальном масштабе.

Фрагмент коллективной публикации 'Куда идет мир' (Dokad zmierza swiat) (под ред. Адама Даниэля Ротфельда), которая вскоре выйдет в свет в издательстве Польского института международных дел.