Июльская монархия была не чем иным, как акционерной компанией для эксплуатации французского национального богатства; дивиденды ее распределялись между министрами, палатами, 240 000 избирателями и их присными. Луи-Филипп был директором этой компании.
Так описывал правление короля Луи-Филиппа Орлеанского во Франции (1830—1848 годы) непримиримый радикал Маркс. Конечно, он был человек пристрастный. Очень не любил буржуазное общество в любом его виде. Но вот цитата из умеренно-либерального историка Токвиля:
Потомство, быть может, никогда не узнает, до какой степени тогдашнее правительство приняло вид промышленной компании, все операции которой совершаются только в целях улучшения финансов ее членов.
На самом деле, как мы видим, все знали уже современники. Июльская монархия вошла в историю как царство "финансовой аристократии". Так с некоторым изумлением называли современники, еще не забывшие времена господства аристократии дворянской, новую правящую элиту, состоявшую из банкиров, биржевых дельцов, владельцев шахт, рудников и железных дорог. О них говорили как о новых феодалах. Выражение "финансовая олигархия" появится позже.
Эта новая правящая элита обогащалась не столько за счет роста французской экономики, сколько за счет перекачивания в свои карманы бюджетных средств. Современному читателю не надо объяснять, что такое подряды на крупное государственное строительство. Как организаторами и заправилами компаний-подрядчиков наряду с банкирами становились депутаты и министры, пользовавшиеся своим служебным положением для получения выгодных концессий и оттеснения конкурентов. Не надо объяснять и как министры "делились" с биржевыми спекулянтами информацией о намеченных правительством решениях, влияющих на курсы ценных бумаг.
Нехватку бюджетных средств, ушедших на субсидии и сверхвыгодные заказы олигархам, правительство восполняло краткосрочными займами у тех же олигархов. Когда подходил срок платежей, покрывать их "приходилось" за счет новых займов у них же, но уже под более высокие проценты. Так что про пирамиды государственных казначейских обязательств в XIX веке все уже знали. Единственное, до чего тогда еще не додумались, так это сначала передать олигархам часть государственного капитала в доверительное управление, а потом из этих же средств "просить" у них взаймы под проценты.
Да, тогда все было немного попроще. Еще не были изобретены утонченные технологии выборных манипуляций, и правящая олигархия обеспечивала себе большинство в парламенте более грубыми и примитивными методами. Избирательным правом обладали лишь наиболее богатые (ответственные и состоявшиеся) граждане, составлявшие менее одного процента населения. Правда, даже на этих избирателей министру внутренних дел приходилось оказывать давление через местных префектов: правительство стремилось провести в палату депутатов побольше чиновников. В отношении избранных депутатов широко применялся подкуп. Этих депутатов, всегда готовых голосовать за правительство, пресса прозвала "удовлетворенными".
На первый взгляд казалось, что в стране установилась правильная конституционная жизнь. В палате происходили горячие дебаты и ораторские турниры. Но крупные вопросы внутреннего быта страны в них не затрагивались. Вся шумная жизнь парламента стала казаться пустой мелочной игрой. "Франции скучно", - сказал в палате один из немногих представителей независимой оппозиции Ламартин. "Ничего, ничего и опять ничего", - так характеризовали деятельность палаты оппозиционные газеты.
Это пишет об эпохе Луи-Филиппа историк Виппер. В отношении официальной Франции министров, депутатов и их высокодоходных избирателей пресса употребляла выражение pays legal, противопоставляя его понятию pays real - всей остальной стране со всеми ее реальными проблемами.
"Владычество капиталистов покрыло современную Францию вечным позором... Все в нем мелко, ничтожно", - отмечал побывавший в Париже в 1847 году русский радикал Белинский. "Наше правительство является по сравнению с иностранными самым развратным, самым продажным; оно мерзостнее и гаже всех, когда-либо тяготевших над Францией. Это - грабеж, мотовство, бесчестие, олицетворенное в собрании нескольких людей, называющих себя министрами", - вторил ему в том же году французский консерватор граф Буасси.
Впрочем, по сравнению с ужасами якобинского террора и полутора десятилетий непрерывных войн, в которые втянул Францию один корсиканский людоед (прошу прощения, великий человек, принесший Франции славу и воплотивший высший подъем ее национального духа), по сравнению с тупой "белой" реакцией Бурбонов, вернувшихся на французский престол после "величайшей геополитической катастрофы" 1815 года, - по сравнению со всем этим "компромиссное" правление благодушного "короля-груши" (в виде груши тучного Луи-Филиппа изображали карикатуристы) многим казалось благословенными временами. Правда, он начал колониальную войну в Алжире, аукнувшуюся во второй половине XX века трагедией сотен тысяч алжирских французов, но кто ж тогда мог это предвидеть.
Только вот закончилось это правление не блестяще. Свой трон Луи-Филипп получил от революции 1830 года, заставившей бежать из страны последнего Бурбона - короля Карла Десятого. Тогда сторонники герцога Луи-Филиппа Орлеанского, добропорядочного буржуа, любившего выпить с рабочими, объявили его монархию "лучшей из республик". А российский император Николай I с отвращением называл его "королем баррикад". В 1848 году уже Луи-Филипп позорно бежал из восставшего Парижа, приговаривая: "Как Карл Десятый... Как Карл Десятый..."
