Руководители стран мира научились общаться друг с другом на «языке экономики», отметил Президент РФ Дмитрий Медведев во время интервью французскому журналу «Пари-матч». Это очень важно, считает Президент, поскольку из глобальных кризисов невозможно выбраться в одиночку. Во время интервью Д. Медведев также ответил на вопросы о сотрудничестве России и Франции, отношениях с НАТО, ситуации вокруг Ирана. Запись интервью состоялась 18 февраля, сообщает пресс-служба Администрации Президента.
О.РОЯН: Большое спасибо, господин Президент, за то, что Вы принимаете нас сегодня в Вашей резиденции. Через несколько дней Вы будете отмечать двухлетие на посту Президента, то есть это будет почти в Париже. Это Год России во Франции, очень важный момент. Можете ли Вы привести какие-то символические примеры сотрудничества между нашими странами и что Вы ожидаете от Вашего визита во Францию?
Д.МЕДВЕДЕВ: Мне приятно с Вами сегодня встретиться, именно в преддверии моего визита во Францию, причём большого визита, и поговорить о российско-французских отношениях. Наши отношения насчитывают действительно уже много веков. Примеров, когда российские и французские пути пересекались, было очень много. Это были и такие светлые государственные страницы, это были иногда проблемы, которые тоже нас сводили, но в конечном счёте объём сотрудничества огромный.
Обычно классическим примером, который вначале приводят, является судьба королевы Анны, которая была дочкой Ярослава Мудрого и вышла за французского короля Генриха I. Но это было очень давно, хотя само по себе это достаточно знаменательно. На мой взгляд, гораздо более важную роль Франция играла в жизни России в ХVIII и ХIХ веках. Я сейчас думаю, не было, наверное, в истории нашей страны языка, который был бы распространён наряду с русским практически как государственный. Ни немецкий, ни английский даже при распространении в определённые исторические периоды такой роли не играли, как французский, скажем, в конце ХVIII – начале ХIХ века, когда практически вся образованная часть населения говорила свободно и по-французски, но и, конечно, говорила по-русски. Это было связано, конечно, и с общей тягой в тот период к французской культуре, которую испытывала тогда элита России, к французской философии, к лучшим образцам культуры того периода.
Но это так или иначе всё равно сохранилось. Вот поэтому эти века были потрачены недаром. Если же говорить, допустим, о ХХ столетии, то наша кооперация в ХХ столетии и взаимосвязи стали ещё более плотными. Всё началось в период Первой мировой войны, потом произошла революция в России, и огромное количество эмигрантов первой волны осели во Франции, в Париже в основном, по сути, миллионы людей. У многих из них была достаточно сложная, порой трагическая судьба, но они неслучайно выбрали Францию. Они, видимо, полагали, что именно там они будут себя чувствовать в наибольшей степени ближе к дому, нежели в другом месте. Это уже такое ментальное созвучие.
Вторая мировая война – мы вместе тоже сражались. После этого у нас были десятилетия достаточно продуктивных отношений даже в период Советского Союза. Скажем, даже в тот период у нас были очень хорошие контакты на высшем уровне, а отношение к генералу де Голлю, оно, в общем, и тогда было весьма и весьма уважительным, оно таковым остаётся и сейчас, конечно.
Если говорить уже о новой России, то, на мой взгляд, у нас очень хорошие партнёрские отношения, стратегические отношения. Теперь у нас нет различий в идеологических оценках. Это не значит, что мы никогда не спорили, но у нас очень хорошие, добрые отношения с французским руководством и у меня лично с Президентом Саркози. Если мы о чём-то договариваемся, Николя всегда делает так, как мы с ним договорились. Это для политика очень важное качество.
Хотелось бы узнать, в ходе Вашего визита есть ли у Вас намерения договориться о покупке военного корабля класса «Мистраль»?
Вы знаете, вообще Россия всегда сама выпускала много военной техники, и до сих пор мы одни из крупнейших поставщиков военной техники в мире – от калашникова до, скажем, С-300 как средств противоракетной обороны. Но есть такие сегменты, где неплохо и поучиться, и посмотреть, что делают другие страны. Это, кстати, неплохо и для нашей оборонной промышленности, потому что она должна всё равно находиться в конкурентном поле. Поэтому у нас есть интерес к приобретению передовых образцов, в том числе и военных кораблей.
У Вас есть какие-то личные воспоминания, врезавшиеся в память в связи с посещением Франции?
Сто процентов. Очень яркие. Это было, наверное, в 91-м году. Я первый раз попал во Францию. И это был, с одной стороны, визит для того, чтобы поговорить о развитии сотрудничества между тогда уже Санкт-Петербургом и бизнесменами из Парижа, а с другой стороны, это была возможность посмотреть на Париж. Я, конечно, много слышал о Париже, читал много интересных книжек, в том числе знаменитых французских писателей, где описывались нравы и красоты Парижа. Но действительность превзошла все ожидания, потому что когда я впервые попал в Париж, я понял, что это абсолютно уникальный город, притом что я до этого прожил в Петербурге, в Ленинграде тогда, всю свою жизнь, это тоже город красивый и очень европейский.
Но особая атмосфера Парижа, прогулка по Шанз-Элизе, посещение небольших ресторанчиков, тогда как раз была предрождественская неделя, иллюминация, Эйфелева башня – всё это на меня произвело тогда очень сильное впечатление. Я помню, что вернулся домой и взахлёб рассказывал о своих эмоциях от посещения Парижа. То есть, иными словами, действительность реально превзошла все картинки.
Я тогда только начинал заниматься и юридической практикой, и помогал мэрии нашего города, и меня тогда неподдельно поразило, в какой атмосфере и обстановке мы обсуждали деловые вопросы. Вот это мне понравилось, потому что их можно было обсуждать не только за скучным столом в офисе, но мы делали это и в ресторане, и во время прогулок. Как-то вот такой лёгкий стиль обсуждения бизнес-вопросов мне очень понравился.
Дело в том, что сейчас мы постепенно выходим из кризиса. И хотелось бы узнать Ваше мнение, какие уроки можно было бы извлечь из этого кризиса? Потому что Азия уже потихоньку выходит из кризиса, а Россия во многом зависела от поставок углеводородов. Если посмотреть, как выходят из кризиса Китай, Индия, Бразилия, на этом фоне какова ситуация в России?
Уроки понятны. Во-первых, кризис показал наши слабые места – это сырьевой характер экономики. Но мы и сами это понимали. Но то, что мы опустимся так быстро и глубоко, в общем, это было неприятно.
И второе, безусловно, то, что из такого рода глобальных кризисов невозможно выбраться в одиночку. Невозможно себе представить такую картинку, когда во Франции будет рай, а в Китае будет всё плохо, это глобальные игроки, которые оказывают влияние друг на друга. Очень важно, что мы наконец научились друг с другом разговаривать на одном языке в прямом смысле этого слова – это экономический язык.
Мы много раз эти вопросы обсуждали и в формате «восьмёрки», и в формате «двадцатки». Я, допустим, персонально обсуждал эти вопросы с Президентом Франции. Мы должны создать новую финансовую архитектуру для всех. Но для нас всё понятно, нам нужно модернизировать экономику, нам нужно создавать несырьевые источники роста, мы должны заниматься высокими технологиями, мы должны создать, по сути, новую часть нашей российской экономики. В этом цель, я этим занимаюсь лично, даже специально создал президентскую комиссию, и это стратегия на ближайшую перспективу.
Углеводородный рост за счёт поставок нефти и газа, конечно, ещё будет продолжаться, но он не должен быть нашим универсальным способом развития, мы должны иметь и другие мощные сопоставимые по своему объёму секторы нашей экономики.
Дело в том, что Вы принадлежите к такому поколению государственных деятелей, которые отличаются откровенностью в разговоре, как и Николя Саркози. Вы очень серьёзно критиковали ситуацию в России, говорили о недостатках, о коррупции и так далее. Но очень важно, что Вы думаете об этом сейчас, разочарованы ли Вы медленным прогрессом?
Я, конечно, разочарован, как и огромное количество наших граждан, что мы не так быстро развиваемся, как хотели бы, и не так быстро исчезают те проблемы, которые нам всем не нравятся. В том числе уровень жизни не так быстро поднимается, как нам хотелось бы, коррупция действительно остаётся одним из наиболее наших серьёзных и уязвимых мест. Я не вполне доволен и инвестиционным климатом в нашей стране, не доволен тем, как происходят технологические изменения в экономике.
Что для этого делать? Надо работать. Надо работать каждый день, надо давать жёсткие указания, надо трясти чиновников, надо встречаться с бизнесом, надо разговаривать с партнёрами, учиться у них хорошему опыту. Кстати сказать, поэтому мне и нравится та инициатива, которую мы придумали во время последней встречи с Евросоюзом, о том, чтобы создать так называемое партнёрство для модернизации России.
Новая российская Военная доктрина ставит НАТО в качестве, пожалуй, первой угрозы даже перед распространением ядерного оружия, терроризмом и так далее. Вы считаете, что мы возвращаемся во времена «холодной войны»?
Нет, не считаю. И вопрос не в НАТО, и в Военной доктрине не НАТО является основной военной угрозой. Вопрос в том, что бесконечное расширение НАТО за счёт поглощения стран, которые когда-то либо входили в состав Советского Союза либо являются нашими ближайшими соседями, конечно, создаёт определённые проблемы, потому что, как ни крути, НАТО – это военный блок.
Здесь же всё достаточно понятно. У нас есть своя оборонная стратегия, у нас есть свои Вооружённые Силы, которые рассчитаны на определённую конфигурацию. Но если военный блок, с которым у нас, кстати, в целом партнёрские отношения, тем не менее приближается всё время к нашим границам и происходит реконфигурация ракет, ещё чего-то, конечно, это не может не волновать нас. Я думаю, что это абсолютно открытая, правильная позиция. Это не значит, что мы возвращаемся в «холодную войну», но мы обязаны это учитывать.
Я, кстати, хотел бы сказать, что позиция крупных европейских игроков, так сказать, еврограндов, в частности Франции, по этому вопросу очень сбалансированная, и мы всегда были признательны Франции за такую взвешенную позицию по поводу расширения НАТО.
Но у нас есть, конечно, и те вызовы, с которыми мы должны бороться совместно с НАТО, – это распространение оружия массового поражения, в том числе ядерного оружия, терроризм, наркотики.
Когда Обама говорит о мире без ядерного оружия, это также и Ваша цель?
Я ему аплодирую. Главное, чтобы с нами, то есть с Обамой и со мной, ещё согласились другие страны, в том числе Франция.
Прошло 20 лет после падения Берлинской стены… Как Вы воспринимаете времена Советского Союза? Потому что для Запада это в основном какие-то «чёрные» годы. А в том, что касается российских граждан, очень часто такое ощущение, что они испытывают определённую ностальгию по Советскому Союзу, по более защищённой жизни, по другой жизни.
Ностальгия, строго говоря, в целом тоска по Родине. А если говорить о моих эмоциях, я родился в Советском Союзе, тогда так называлось наше государство. Но, понимаете, здесь нужно разделять эмоциональную и рациональную составляющие. Я родился и вырос в Советском Союзе, получил образование в тот период. Но то общество, которое у нас тогда существовало, его идеология, его принципы мне абсолютно не близки. И поэтому эмоционально многие воспоминания того периода мне близки и приятны, а если оценивать, скажем, общественные устои того периода, тем более экономику, то мне бы очень не хотелось даже в какой-то момент оказаться снова в таких условиях.
Как бы Вы могли описать Ваши отношения с Владимиром Владимировичем Путиным, потому что однажды Путин сказал, что вы – люди одной крови, и как Вы представляете себе Вашу дальнейшую судьбу в связи с выборами Президента в 2012 году?
Насчёт группы крови, я думаю, что Владимир Путин был прав, у нас действительно с ним одна группа крови, мы недавно это выяснили, в медицинском смысле этого слова.
Что касается политического будущего, то его никто не знает. Но, конечно, мы ответственные люди, мы обязательно будем с ним обсуждать политическое будущее нашей страны и наше место в этом политическом будущем. В любом случае пока у нас вполне работоспособный такой союз, который, на мой взгляд, приносит определённую пользу нашей стране.
Вообще очень хорошо, когда у Президента и Премьера хорошие отношения. Хуже, когда они какие-то другие. Вы не считаете так?
Я заканчиваю, буквально два вопроса. Все думают, что ключом к решению иранской проблемы может быть Россия. Как Вы относитесь к этой ситуации, Вы обеспокоены? Считаете ли Вы, что можно выйти из этой ситуации?
Я думаю, что ключом к выходу из этой ситуации является ответственное поведение самого Ирана. Мы за то, чтобы Иран сообразовывал свои ядерные программы в соответствии с требованиями международных организаций, таких как МАГАТЭ, с другой стороны, чтобы его работа в этой сфере была прозрачной для контроля.
Пока, к сожалению, здесь много проблем. Поэтому мы продолжаем консультации и с основными участниками переговоров, с Ираном, и готовы свою лепту, свой вклад вносить вместе, кстати, и с Францией тоже.
Но Ваше состояние духа – это беспокойство или всё-таки…?
Конечно, безусловно. Это волнует всех сейчас.
С кем бы я ни разговаривал из руководителей государств Ближнего Востока, европейских государств, это всех волнует. Стало быть, это волнует и Российскую Федерацию. Иран недалеко от нас, это наш сосед.
Если случится что-то очень тяжёлое, то это повлечёт гуманитарную катастрофу, не говоря уже о других проблемах для всего региона.
Вы увлекаетесь роком, фотографией, Ваша супруга интересуется модой, принимает активное участие в жизни православной церкви. Скажите, что такое «философия» Медведева?
Всё, что Вы сказали, и есть.
Но мне на самом деле иногда хочется как-то отвлечься, поэтому у меня есть определённый набор развлечений, которые мне представляются интересными, в сегодняшней, во всяком случае, жизни. Это действительно и фотография, и музыка.
Я люблю музыку, слушаю её довольно много в свободное время. Безусловно, как и любой нормальный человек, я читаю книжки, а иногда смотрю фильмы, в том числе, кстати, и французские фильмы. Мне нравится французский кинематограф, потому что он гораздо ближе нашему кинематографу. Я не против Голливуда, Голливуд – тоже хорошо, но всё-таки французское кино для нашего российского восприятия, российской чувствительной души, ближе.
Я вообще хотел бы сказать, что у меня вызывает восхищение то, как, скажем, развивается французский кинематограф. Я считаю, что мы должны обязательно позаимствовать этот опыт для российского кино. Я, к сожалению, не могу смотреть французские фильмы на французском языке. Я всегда жалел, что я учил английский, а не французский язык или немецкий. И объясню, почему.
Потому что когда я был ещё человеком, который занимался правовыми науками, мне много приходилось читать книжек и законодательства Франции и Германии. Оно нам гораздо ближе, особенно гражданское законодательство, нежели английское. И Кодекс Наполеона по понятным причинам лучше читать в подлиннике.
Спустя два года после вступления на пост Президента чувствуете ли Вы себя счастливым человеком? Есть ли у Вас свободное время?
Не два года, два года с момента избрания будет как раз в Париже, а вступил я в должность в начале мая. Понимаете, вообще это для любого человека, мне кажется, большое счастье – работать для своей страны, которую ты любишь, стараться приносить пользу, а тем более на такой высокой позиции. В этом смысле я, конечно, счастливый человек. Но а то, что времени мало, ну что делать, это издержки.
Вас не разочаровывает то представление, которое существует иногда о России в европейских, других странах, когда начинают говорить, в частности, о Кавказе, о правах человека? Вам не хотелось бы как-то исправить эту ситуацию?
Конечно, меня иногда это задевает, скажем откровенно, но я понимаю одну вещь. С одной стороны, может быть, какие-то акценты можно было бы расставить и по-другому, но с другой стороны, эти проблемы есть, и то, что о них пишут наши зарубежные друзья, это лишний повод нам самим заниматься этими вещами.
А Вы считаете, что лидеры, которые сейчас объединены в «двадцатку», они на высоте, они на уровне эпохи?
Я не хотел бы обижать лидеров, которые собираются за этим столом, потому что я один из них.
Вы знаете, я могу сказать одну вещь, достаточно простую, о которой все говорят. Вряд ли можно себе было представить 20 лет назад, чтобы за таким круглым столом собрались руководители, допустим, США, Франции, Советского Союза, Китая, ещё каких-то стран для того, чтобы обсуждать проблемы в глобальной экономике.
Но а сейчас-то мы это делаем и принимаем решения. Они, конечно, небезупречны. Но это тем не менее решения, это не просто декларация. Поэтому я считаю, что в целом всё-таки нам удаётся находить общий язык, хотя многие вопросы можно было бы решать быстрее. И нам ещё есть чем заниматься. Поэтому мы собираемся два раза в этом году встретиться.
