«Из жизни ушел человек, чей масштаб мы пока не в состоянии оценить…». Этой, в общем-то, сухой суконной фразой свой рассказ о Гайдаре предварят сегодня, наверное, многие. Но именно о масштабе этой личности я подумал после нашей первой встречи в 1997 году.
На интервью было отпущено сорок минут, а просидел я в его кабинете почти два часа. И когда помощник Гайдара в очередной раз заглянул в кабинет с недвусмысленной миной на лице, Егор Тимурович произнес фразу, которая и сегодня поднимает в моей душе волну гордости. Гайдар сказал тогда извиняющимся голосом: «Ну, ничего, ничего… У нас тут такой любопытный разговор завязался…» То есть ему было интересно со мной разговаривать! И я прекрасно помню свои чувства, когда после окончания беседы вышел из здания его института в Газетном переулке. Я подумал, как мне повезло с профессией, которая дает возможность знакомиться и общаться с такими людьми!
Время внимательного и беспристрастного анализа его жизни, политической и научной деятельности, конечно, впереди. А сегодня нам кажется уместным просто вспомнить, что это был за человек. И, может быть, попытаться осмыслить ту роль, что он играл в новейшей истории нашей страны.
Статья, которую мы предлагаем вашему вниманию, написана более десяти лет назад. Но она, как мне представляется, отвечает вышеозначенному требованию – рассказывает о Гайдаре в предложенных обстоятельствах. В предложенных временем обстоятельствах. К этому описанию мне пока нечего добавить. А у Гали Ковальской – моего изумительного соавтора – уже, к сожалению, не спросишь…
РЕАНИМАТОР
/Галина Ковальская; Александр Рыклин/
Сейчас это трудно себе представить, но Гайдара запросто могло не быть в отечественной истории. Вот разминулись бы они с Бурбулисом 20 августа 1991 года в Белом доме, и не привел бы Бурбулис его к Ельцину, и не возглавил бы Егор Тимурович в первом правительстве демократической России "экономический блок", и... Ну и что, скажут сторонники исторического детерминизма. Не он, так другой отпустил бы цены, не его правительство, так другое начало бы приватизацию и т.д. Реформы к тому времени назрели и перезрели, только ленивый не говорил, что пора, наконец, начинать.
Но в том-то и штука - говорить-говорили, а желающих делать не находилось. "Фигура Гайдара возникла относительно случайно, - вспоминает бывший министр экономики, а ныне президент Российской финансовой корпорации Андрей Нечаев. - Он был известен больше в кругах профессиональных экономистов, среди публики, интересующейся политико-экономическими проблемами и читавшей его блестящие статьи сначала в "Коммунисте", а потом в "Правде". С другой стороны, экономисты новой формации, которые могли бы всерьез разработать и провести в жизнь программу радикальных экономических преобразований, были наперечет. Масштаба же Гайдара, а он ко всему прочему имел еще и команду, - ни одного... У нас есть такая традиция: 7 ноября (в годовщину назначения нашего правительства) мы собираемся вместе. Так вот года два назад, на очередной встрече, Егор, вспоминая те события, использовал такую метафору: в то время реформы были чем-то вроде горячей картофелины, которую перебрасывают с руки на руку. Ситуация в экономике и финансах была настолько тяжелая, что ответственности брать на себя никто не хотел".
Действительно, Егор Гайдар был далеко не первым, кому предложили возглавить реформы. Первым был Григорий Явлинский. Но автор нашумевшей программы с громким названием "500 дней" от высокого поста отказался - идти на заклание ему не хотелось. Предлагали пост премьера российскому послу во Франции Юрию Рыжову, умному, демократически мыслящему и не робкому человеку, - он тоже отказался. Один за другим отказались работать в правительстве все именитые экономисты из "прорабов перестройки". Только Руслан Хасбулатов добивался тогда поста премьер-министра, но он, похоже, просто не понимал, в какую петлю пытался сунуть голову.
Пульса нет
Те, кто сегодня обвиняют Гайдара в "ограблении народа", просто вытеснили из памяти, каково жилось этому народу осенью-зимой 1991-1992 годов. Вот короткая выдержка из правительственной справки о положении в регионах в ноябре 1991 года. Пермская область: "На декабрь выдано талонов на масло животное по 200 г на человека. Но ресурсов под них нет. Отказывают в отгрузке: Смоленская, Пензенская, Оренбургская, Липецкая, Тверская области и республика Татарстан. Растительного масла в продаже нет... Сахара в продаже нет... Хлебом торгуют с перебоями при наличии больших очередей. Не хватает муки на хлебопечение в объеме 15 тысяч тонн..." В других местах дела обстояли не лучше. По самым оптимистичным подсчетам, запасы хлеба должны были иссякнуть к середине февраля, закупать же его было не на что, поскольку валютные резервы оказались практически исчерпанными. Золотой запас достиг рекордно низкого уровня - 289,6 тонны. (К примеру, Временное правительство унаследовало от "прогнившего" царского режима 1300 тонн.) Зимой 1991-1992 года страна реально стояла на пороге голода и неминуемого социального взрыва.
Расхлебывать все это предстояло новому правительству. Не мудрено, что конкурса на вакантное место премьера в октябре-ноябре 1991-го не было.
Без оглядки
Влияние отдельных персонажей, формально не облeченных властью, на российскую политику - факт общеизвестный. Термин "олигарх", прочно вошедший в наш лексикон, довольно точно отражает суть нового для постсоциалистической истории феномена - в России появились люди, богатые настолько, что могут "заказывать музыку".
Но есть в России человек, чей огромный политический вес определяется не стоящими за ним корпорациями, финансово-промышленными группами или нефтяными компаниями, а исключительно репутацией. Репутацией блестящего аналитика - экономического гуру, - которому власть нужна не для выстраивания собственной карьеры или обогащения. Это и есть - Гайдар.
Егор Тимурович обладает редким сочетанием качеств, без которых разгрести авгиевые конюшни советской экономики было бы невозможно. Вот что говорит о своем бывшем шефе президент Альфа-банка Петр Авен, в прошлом министр внешних экономических связей: "Профессионализм Гайдара - притча во языцех, и обсуждать его не имеет смысла... Западники очень тонко чувствуют, когда перед ними интеллигентный и, что очень важно, честный человек. Поэтому для мировой политико-экономической элиты появление в 1991 году во власти Гайдара стало потрясением. Этот человек даже от Горбачева отличался принципиально..."
Гайдару, конечно, повезло. Первым его местом работы стал Институт системных исследований. Руководил им в ту пору человек с относительно либеральными экономическими взглядами - Джермен Гвишиани, зять всесильного Алексея Косыгина. Там, кстати, Гайдар познакомился с будущим своим соратником Петром Авеном.
Тогда, к концу 70-х, до твердолобых партийных бонз стало доходить, что нужны какие-то перемены. Ресурсы сельского хозяйства были практически исчерпаны, подпитывать экономику оно перестало. Закупка продуктов питания за рубежом (отнюдь не только хлеба) превратилась в обычную практику. По словам Гайдара, "изуродованная социальная структура деревни, как сквозь песок пропускала капитальные вложения, направляемые в этот сектор, их отдача была минимальна, а по многим направлениям - просто нулевая". Приходилось латать финансовые дыры за счет экспорта нефти и газа Западной Сибири. Пользуясь терминологией сегодняшних коммунистов, можно сказать, что, пытаясь продлить агонию режима, советское правительство "разбазаривало народное достояние".
Институт Гвишиани был призван, во-первых, снабжать правительство достоверной информацией о положении дел в экономике, во-вторых, искать выход из явно надвигающегося кризиса. Гайдар вспоминает, что во ВНИИСИ не брали по блату и там "можно было обойтись без "кукиша в кармане", обсуждать самые острые теоретические проблемы без оглядки на идеологическую "чистоту суждений".
Когда с приходом Горбачева партия постепенно стала сдавать позиции на идеологическом фронте, Отто Лацис, тогдашний заместитель главного редактора журнала "Коммунист", пригласил Егора Гайдара возглавить экономический отдел журнала. В 1989 году начинающий журналист (до этого момента Гайдар ничего кроме научных статей и книг не писал) разнес в пух и прах циклопический проект создания пяти нефтегазохимических комплексов в Западной Сибири, который и по масштабам, и по степени абсурдности далеко превосходил проекты переброски сибирских рек в Среднюю Азию. Достаточно сказать, что для его реализации требовались капиталовложения в размере 40 миллиардов долларов. Гайдар тем не менее не обинуясь пошел против интересов весьма влиятельных лоббистов. Реакция не заставила себя ждать. Руководители шести союзных министерств написали письмо в ЦК КПСС с требованием привлечь к ответственности зарвавшегося кандидата экономических наук, который "игнорирует решения партии по развитию Западной Сибири". Инициатором акции был тогдашний министр нефтяной и газовой промышленности Виктор Степанович Черномырдин. Сам Гайдар говорит, что позже они никогда не вспоминали об этом инциденте.
И в позднейшие времена Гайдар не боялся наживать себе врагов среди сильных мира сего. В конце зимы 1998 года "Московские новости" опубликовали статью Егора Тимуровича, в которой он с цифрами в руках показал, что за свое благополучие Москва должна благодарить не Лужкова и его хозяйственный гений, а уродливую систему налогообложения. Крупнейшие общероссийские компании, такие как Газпром, РАО "ЕЭС" России, Транснефть, Ростелеком платят налоги не там, где расположены их предприятия, а там, где находятся их центральные офисы, то есть в столице. В статье Гайдар выдвинул против всесильного мэра и другие обвинения: "Экономическая жизнь в Москве страшно забюрократизирована, зарегламентирована, и результатом этого является массовое распространение коррупции". Юрий Лужков подал на Гайдара в суд, но позже, видимо, поняв бесперспективность этой тяжбы, иск отозвал.
Решение "броситься головой в омут" далось Гайдару в 1991 году не просто. Возможно, боязнь струсить, желание испытать себя - природные его качества, но и воспитание безусловно сыграло свою роль: "Вообще в нашей семье трусость, даже намек на нее считались самым страшным пороком, - пишет в книге "Дни поражений и побед" Егор Гайдар. - Отец прыгает с вышки бассейна, предлагает и мне сделать то же самое. Это приглашение не доставляет мне ни малейшего удовольствия. Однако прыгаю, больно шлепаюсь животом о воду, но делаю вид, что получаю немыслимое наслаждение".
Храбрость этого человека, далеко не атлетического сложения, в полной мере проявилась во время событий 3-4 октября 1993 года. Трудно даже представить себе, во что бы вылился конфликт президента с Верховным советом, если бы не Гайдар, который, кстати, никакого отношения к силовым структурам не имел и формально отвечал в правительстве только за экономический сектор. В ту ночь Егор Гайдар, отнюдь не первое лицо в государстве, оказался фактически единственным в Кремле человеком, который с самого начала действовал смело и решительно. В 20 часов, когда отряды Макашова уже штурмовали "Останкино", он позвонил Сергею Шойгу, министру по чрезвычайным ситуациям, и попросил приготовить тысячу автоматов - Гайдар собирался раздать их населению. Поздним вечером Егор Тимурович выступил по "Эху Москвы" и телевидению и призвал москвичей собраться на Советской площади. Ночью он выступил на митингах у Моссовета и Спасской башни. Постоянно связываясь по телефону с президентом, премьером, министром внутренних дел Виктором Ериным, замминистра обороны Андреем Кокошиным (Павла Грачева в ту ночь найти не удалось), он побуждал их к активным действиям. Думается, не в последнюю очередь подстегнули силовиков именно гайдаровские действия: было очевидно, что, если мятеж удалось бы подавить силами гайдаровского ополчения, реальная власть в стране перешла бы к нему. Этого приближенные к президенту царедворцы никак не хотели допустить. В два часа Ельцин сообщил Гайдару, что войска на подходе к столице.
Шоковая терапия
На первой же встрече с президентом в 1991-м Егор Гайдар, дав согласие фактически встать во главе кабинета, предрек, что Ельцину рано или поздно придется отправить первое правительство реформ в отставку. Борис Николаевич тогда только отмахнулся - в октябре 1991 года он еще свято верил, что никакие обстоятельства не могут заставить его действовать против собственной воли.
Указ глава Российского государства подписал 5 ноября. Оставив за собой пост премьера, первым вице-премьером президент назначил Геннадия Бурбулиса. Егор Гайдар занял пост министра экономики и финансов, и с того дня все сколько-нибудь значительное, что происходило в нашей экономике, так или иначе было связано с его именем.
Идея Гайдара была проста: либерализовать цены, то есть перестать искусственно поддерживать рубль. Это должно было привести к быстрому наполнению рынка. В январе цены были отпущены, и уже через месяц стало ясно, что расчет оправдался. Прилавки действительно стали наполняться, но это, как и ожидалось, сопровождалось стремительным падением рубля, и столь же стремительным обесцениванием сбережений населения. То была плата за выживание, но пойди - объясни человеку, который, к примеру, полжизни протрубил на Севере и скопил некоторую сумму на дом и машину, что потерял он не деньги, а пустые бумажки.
Гайдаровские реформы уже тогда стали называть либеральными. Но вряд ли Гайдар середины 1992-го серьезно заботила идеология. Гайдаровское правительство было технократическим. Оно не устраивало либеральной революции, не сокрушало ненавистный режим, даже не строило капитализм. Оно исходило из того, что единственная возможность выжить - быстро запустить механизмы саморегуляции экономики. Разумеется, все министры-гайдаровцы (кроме Глазьева, но и это обнаружится позже) были убежденными "рыночниками" и считали, что переход к нормальной экономике с частной собственностью давно назрел. Однако превращаться в идеологов или политиков никто из них тогда не собирался.
Если бы Егору Гайдару лет десять назад нагадали, что он будет лидером либеральной партии, он бы, наверное, только посмеялся. Меньше всего он представлял себя в роли публичного политика. Даже после назначения в правительство Гайдар искренне продолжал считать себя не политиком, а менеджером. На 6-м Съезде народных депутатов в апреле 1992-го, когда в стране уже полгода шли реформы, которые иначе, как "гайдаровскими", никто не называл, Гайдар от души удивлялся вопросам депутатов-демократов, готов ли он возглавить правительство: "Неужели непонятно, что наши реформы идут лишь до тех пор, пока мы за широкой спиной Бориса Николаевича?"
Между тем для отечественной интеллигенции западнического толка символом новой России очень быстро стал не Ельцин, а именно Гайдар. Он подкупал в том числе и полным отсутствием популизма, игры в народность - всего того, что отталкивало интеллигенцию от Ельцина. И ровно те же черты сделали Гайдара жупелом для всех "антизападников": коммунистов, "патриотов", всевозможных "народников".
Непременный участник консилиума
Он упорно не замечал, что уже перестал быть просто менеджером. Гайдар вообще не очень склонен замечать общественные настроения и импульсы - ему такие вещи не интересны.
После отставки он возглавил Институт экономических проблем переходного периода. Это единственный в новейшей российской истории случай, когда человек из правительства вернулся в науку (если не брать в расчет ученых типа бывшего главного эмвэдэшника Анатолия Куликова). Впрочем, ушел он , что называется, недалеко. Под Черномырдиным осталась существенная часть его команды - если что, могли позвонить посоветоваться. Советовался и сам президент. На 7-м съезде, в декабре 1992-го, Ельцин согласившись очень неохотно, под сильнейшим давлением не вносить в список кандидатов на пост премьера Гайдара, сразу же спросил у отставленного и.о. премьера совета: кого вносить, Скокова или Черномырдина? Тогда в очередной и далеко не в последний раз гайдаровский совет во многом определил ход отечественной истории. С того дня форма участия Гайдара в политической жизни России изменилась: он сделался для высшего руководства экспертом, к которому в трудную минуту можно обратиться за советом, но который, когда считает нужным, дает советы и по собственной инициативе. Гайдар едва ли не единственный из "отставников" сохранил прямой "доступ к телу": практически в любой момент он имел возможность связаться с президентом.
Единомышленники и поклонники ждали от Гайдара другого - активного присутствия в публичной политике. Однако слишком многое в его натуре этому сопротивляется. Ему скучно на публике, скучно вновь и вновь повторять двадцать раз говоренные банальности. При всем том он вполне прилично управляется с аудиторией, за исключением тех случаев, когда ему просто физически не дают говорить - засвистывают, "захлопывают". Во время избирательной кампании 1995-го доводилось наблюдать, как спокойно, без нажима общался он с залом, располагая к себе самых разных людей.
Одному из друзей Гайдар как-то признался, что по-настоящему счастливым чувствует себя только за рабочим столом. За пять с лишним лет, что минуло с момента первого ухода Гайдара из правительства, многое изменилось и в стране, и в нем самом, но вот это противоречие никуда не делось: с одной стороны, есть в обществе силы, нуждающиеся в Гайдаре-знамене, Гайдаре-лидере, с другой - есть сам Гайдар, которому роль хоругви и лидера (кроме, разве что, научной школы) поперек горла.
Перед первыми выборами по партийным спискам стало ясно, что создание "гайдаровского движения" - это веление времени. Нет, он все равно не собирался в "начальники партии". Он считал, что лидером и знаменем демократических сил должен стать Сергей Ковалев. Однако на роль председателя партии претендовал еще и Бурбулис. Чтобы избежать раскола, Гайдар согласился возглавить "Выбор России".
"Выбор" получился образованием довольно нелепым: искусственное соединение собственно демократов и "партии власти". Правозащитники и либералы растворились среди набежавших под крышу "Выбора" глав администраций, карьерных чиновников и коммерсантов, льнущих к казенным деньгам. На учредительном съезде движения столько говорилось о "национальной идее" и "настоящем патриотизме", даже о "державности", что Сергей Юшенков не выдержал и заметил с трибуны: "Очевидно, большинство ораторов ошиблись адресом. Они собирались на какой-нибудь "патриотический" съезд". Однако не похоже было, чтобы Гайдара это коробило. По-видимому, он понял, что "Выбор" должен отличаться от скомпрометировавшей себя "ДемРоссии" как раз респектабельностью, чтобы на очередных выборах иметь шанс преодолеть пятипроцентный барьер.
От хирургии к гомеопатии
В январе 1994 года Гайдар направил президенту открытое письмо, в котором, в частности, говорилось: "Я не могу быть одновременно и в правительстве, и в оппозиции к нему. Я не могу отвечать за реформы ... не обладая необходимыми рычагами для последовательного проведения экономической политики, в правильности которой убежден".
Казалось, вот он долгожданный уход в публичную политику. Ничуть не бывало. Тем письмом и ограничилась общественная активность Гайдара. И вновь пошла "телефонная" политика. Ни разу гайдаровская фракция в Думе или сам Гайдар как лидер движения не выступил с публичной критикой тех или иных шагов правительства. Даже "черный вторник" не подвигнул его на публичное выступление. Слишком дорожил Егор Тимурович возможностью влиять на ситуацию по "вертушке". Чеченская война на время лишила его этого инструмента.
В один из ноябрьских дней 1994 года Гайдар впервые не смог дозвониться до президента. После резких выступлений лидера "Выбора", осуждавших чеченскую авантюру, Ельцин прервал с ним всякие отношения. Мало кто знает, как нелегко далось Гайдару решение выступить против войны. В сентябре 1994-го из Чечни вернулся встревоженный Анатолий Шабад (депутат Госдумы и один из руководителей "Выбора"). Он ясно видел, что Кремль готовится к военной операции, и прекрасно понимал, во что она выльется. Шабад попробовал уговорить Гайдара принять партийную резолюцию, осуждающую поддержку властями вооруженной оппозиции, выступающей против Дудаева. Гайдар, по словам Шабада, понял все с полуслова, но, подумав, отрезал: "Никаких публичных выступлений". Очевидно, тогда он еще думал, что может предотвратить войну с помощью телефона. Даже когда начались бомбежки Грозного и двинулись войска, Гайдар, в ответ на требование явившихся к нему соратников немедленно уйти в оппозицию, ответил, что ему "надо подумать". Думал, по гайдаровским меркам, долго, несколько часов. Жесткий прессинг ближайшего окружения, бескомпромиссная позиция Сергея Ковалева сделали свое дело: Гайдар решился. Решившись же, проводил антивоенную линию последовательно и неуклонно.
Те, кто видел в "Выборе" партию власти, ринулись прочь от Гайдара-оппозиционера. Оставшиеся выглядели хоть и не так респектабельно, как бежавшие, зато это было уже не аморфное образование с невразумительной программой, а либеральная партия. Оказавшись наедине с электоратом, без поддержки власти, либералы, разумеется, провалили выборы 1995 года: ДВР не прошла пятипроцентный барьер. Однако те, кто предрекал ей скорую гибель, просчитался. Партия выжила. В нынешней России только ДВР и КПРФ - организации с идеологией. У ДВР есть малюсенькие - три-четыре человека - партгруппы практически во всех крупных городах. Влияние их, как правило, ничтожно, зато, если нужна объективная информация о регионе, обращаться имеет смысл именно к местным дэвээровцам.
Гайдар утратил влияние на Ельцина, но приобретал все больше влияния на Черномырдина. В июне 1995-го во время буденновского кризиса двухчасовой телефонный разговор Егора Тимуровича с Виктором Степановичем рушил судьбу заложников. И не только их - Черномырдин тогда впервые выступил как самостоятельный политик. Уже объявлено о создании НДР, уже понятно, что черномырдинское движение - главный соперник Демвыбору, а Гайдар делает все, чтобы укрепить авторитет Виктора Степановича. Ради успешного разрешения кризиса Егор Тимурович пожертвовал и интересами партии и личной популярностью.
Всякий раз, когда приходится выбирать, Гайдар отдает предпочтение аппаратной, а не публичной политике. И весной 1997-го при правительстве "молодых реформаторов", и осенью, когда правительство стало пробуксовывать, и весной 1998-го, когда пришел Кириенко, - публичные заявления Гайдара были довольно расплывчаты. Сущностная, содержательная критика, рецепты и программы продвигались аппаратными методами. Гайдар со своим Институтом экономики проблем переходного периода участвовал в написании антикризисной "Программы стабилизации" правительства Кириенко. Об этом трубят левые - Гайдар молчит. Из скромности? Нет, просто он боится помешать правительству ее протолкнуть. В середине нынешнего мая Гайдару стало ясно, что правительство и Центробанк проявляют легкомыслие, не оказывая активного влияния на фондовый рынок. И снова никаких заявлений, а закрытое совещание в правительстве, инициированное все тем же лидером Демвыбора. Егор Гайдар так и застрял в той невыигрышной политической роли, от которой пытался уйти в начале 1994 года. У него нет реальной власти, но ведет он себя и соответственно воспринимается окружающими как человек правительственной команды.
А что прикажете ему делать, когда иначе как "сверху" проводить либеральные реформы в России невозможно? Российские политики либерального толка: Киселев, Чичерин, Лорис-Меликов, Витте - несли свои записки монархам, и только в крайних случаях апеллировали к общественному мнению. "Правительство в России - единственный европеец" - не сегодня сказано.
Друзья и ассистенты
Гайдар убежден, что его прошлогодние оптимистические оценки экономической ситуации в стране были совершенно правильными. Он и сегодня полагает, что "правительство молодых реформаторов" все делало как надо и результаты его деятельности вполне осязаемы: упрочились позиции России на фондовом рынке, начался промышленный рост. Почему сегодня все так плохо, если начиналось так хорошо? Егор Тимурович считает, что перелом наступил осенью 1997 года, когда "олигархам" удалось инспирировать скандал с чубайсовскими гонорарами и тем самым подорвать авторитет правительства. С того пошли все беды: кабинет потерял пространство для маневра, резко снизилась инвестиционная привлекательность России. Фондовый рынок отреагировал на это еще до того, как по-настоящему ударил азиатский кризис. Эту точку зрения Егор Тимурович сформулировал в своем докладе на недавнем (июньском) съезде Демвыбора. Он несколько раз повторил, что, конфликт был почти неизбежен: "олигархи" хотели диктовать кабинету свои правила игры, а правительство не могло с этим мириться. И ни слова о том, что при всей злокозненности "олигархов", скомпрометировать правительство им помогла труднообъяснимая слабость государственных мужей к высоким гонорарам, причем выданным авансом и, по странному совпадению, издателем, связанным с тем самым ОНЭКСИМом, в покровительстве которому обвиняли "молодых реформаторов". В таких случаях обычно проводится партийное разбирательство, ведь речь идет как минимум о преступной халатности, повлекшей за собой тяжкие для страны и общества последствия. Однако главный герой книжного скандала Чубайс стал и главным положительным героем недавнего съезда ДВР. Его встречали и провожали овациями.
Гайдар терпеть не может говорить о "деле писателей". При всем прагматизме он умеет быть верным другом. Даже в ущерб принципам и логике.
Так же, как друзьям, он предан семье. Все запомнили потасовку с участием Гайдара в Думе прошлого созыва - уж больно это не вязалось с образом Егора Тимуровича. Депутат Марычев сказал какую-то гнусность про семью Гайдара, про дедушку. Тот обидчика даже не стукнул - толкнул, но Марычев ничего такого не ожидал и потому летел долго и далеко. Товарищи по фракции потом с удивлением говорили, что "Егор, оказывается, все эти слова не только знает, но умеет употреблять их в самых замысловатых сочетаниях".
Наш реанимобиль стоит на запасном пути
Дважды уже про Егора Тимуровича говорили, что он из власти ушел навсегда. Кто-то с облегчением, кто-то с горечью. Но сегодня влияние Гайдара и его сподвижников на правительство Сергея Кириенко столь велико, что можно сказать - очередное возвращение этого человека в большую политику состоялось. И дело даже тут не в том, что в правительство вернулись люди, близкие ему по взглядам: Анатолий Чубайс и Борис Федоров. Петр Авен так оценивает нынешнюю роль лидера Демвыбора: "Не думаю, что влияние Гайдара надо связывать именно с переменами в правительстве. Например, в эпоху Черномырдина были периоды, когда Егор Тимурович играл очень большую роль в формировании экономической стратегии. Дело тут скорее в ситуации - ситуация сейчас пожарная и во многом напоминает 1991 год. Поэтому обращение к профессионалам выглядит вполне естественным. А что еще делать-то?"
На вопрос корреспондента "Итогов": "Возможно ли третье пришествие Гайдара?" Егор Тимурович ответил: "Я думаю, время еще не пришло - страна пока все-таки не в таком плачевном положении".
Текст Галины Ковальской и Александра Рыклина был опубликован в 31 номере журнала «Итоги» от 11.08.1998 г.
