7 ноября 1929 года в газете «Правда» увидела свет установочная статья товарища Сталина «Год великого перелома». Словосочетание навеки вошло в советский и постсоветский словесный оборот по разделу «крылатых слов и выражений», а сама публикация действительно знаменовала собой начало нового этапа в истории СССР. В детали вникал The New Times
«Пролетариат не любуется видом природы, а уничтожает ее посредством труда, — это буржуазия живет для природы: и размножается, — а рабочий человек живет для товарищей: и делает революцию».
Андрей Платонов. «Чевенгур». 1926–1929
Статья «Год великого перелома» в чем-то напоминает произведение Д.А. Медведева «Россия, вперед!», хотя в ней говорится не о планируемой утопии, а о том, что уже произошло. Роднит два руководящих материала то, что описываемые достижения и планы по сути своей — миражи. То, о чем писал Сталин, было технократической утопией, одной из многих в нашей истории. А по форме статья является политтехнологическим продуктом — агитацией за несуществующие прорывы и успехи.
«Год великого перелома» написан к двенадцатилетию Октябрьской революции. Иосиф Виссарионович вернулся из отпуска, как пионер — окрепший и загорелый. Его ждали великие дела. Статья-прорыв. Пленум ЦК, который пройдет 10–17 ноября как нельзя лучше — из Политбюро будет выведен главный соперник вождя Николай Бухарин, которого еще недавно Коба снисходительно-любовно называл Бухарчиком. 25 ноября Бухарин, Алексей Рыков, еще не снятый с поста председателя правительства, и председатель ВЦСПС Михаил Томский напишут покаянное письмо. А 21 декабря Сталин сможет с чувством глубокого удовлетворения встретить собственное 50-летие: власть в его руках. Причем власть почти абсолютная. Лев Троцкий в уходящем году выслан из СССР. «Правый уклон» повержен, из кулаков выжато все зерно до последнего зернышка, уже больше года идет первая пятилетка, НЭП, по сути дела, свернут. «Время, вперед!» — начинается сталинская модернизация, соревнование с мировым капиталом, которое будет требовать все больше и больше человеческого материала. Опять-таки неслучайно блестящий роман Валентина Катаева «Время, вперед!», проникнутый романтикой форсированной модернизации, написан в годы «великого перелома» — 1931–1932-м.
Родом из Чевенгура
Стилистически «Год великого перелома» — это чистый «Чевенгур» Андрея Платонова, бурный поток особого социалистического диалекта: «Развертывание творческой инициативы и трудового подъема масс стимулировалось… по линии борьбы с рутиной и косностью в производстве — через организацию непрерывки. В результате мы имеем величайшее достижение на фронте труда в виде трудового энтузиазма и трудовой переклички миллионных масс рабочего класса во всех концах нашей необъятной родины». Неслучайно «Чевенгур» закончен Платоновым именно в 1929 году, ровно тогда, когда наступал «великий перелом» — его суть отразилась в языке. Мир товарища Сталина, в который окунается читатель, это платоновский «революционный заповедник товарища Пашинцева имени всемирного коммунизма. Вход друзьям и смерть врагам...»
Еще одна принципиальная особенность текста — вал цифр и цифры вала. Советская власть измеряла счастье в тонно-километрах и процентах роста. Вот что пишет своим чугунным языком Сталин: «…если… валовая продукция за прошлый год дала 23% роста, причем тяжелая промышленность в том числе дала рост на 30%, а валовая продукция крупной промышленности на текущий год должна дать рост на 32%, причем тяжелая промышленность в том числе должна дать рост на 46%, — то разве не ясно, что проблема накопления для построения тяжелой промышленности не представляет для нас непреодолимых трудностей».
С 1928-го по 1931 год национальный доход в неизменных ценах увеличился в полтора раза, реальное накопление (прирост запасов и фондов) — в 3,7 раза, а вот непроизводственное потребление (попросту говоря, покупки товаров людьми) возросло всего на 7%. (Вишневский А.Г. Серп и рубль. Консервативная модернизация в СССР, М., 1998, с. 55–56.)
Иными словами, в топку индустриализации бросались живые люди — дешевая рабсила, плохо питавшаяся и скверно одетая.
Мотив темпов, скорости, процентов роста становится в те годы главным. Еще в 1927 году Сталин начинает рассуждать об экономике СССР в терминах догоняющего развития. Собственно, любой новый лидер с тех пор начинал именно с этого — что Хрущев, что Путин, который с 2002 года развивал идею повышенных темпов роста. На XV партсъезде в декабре 1927-го вождь ставит задачу «закрепить достигнутый темп, … чтобы догнать и перегнать передовые капиталистические страны». В «Годе великого перелома» он снова возвращается к этой теме. Сталин дважды рассуждает о вековой российской отсталости и возможности ее преодоления. А завершает статью на ударной ноте — словами, которые стали символом технократической утопии по-русски, словами, которые выглядят сегодня не просто забавно, но и вписываются в пейзаж инновационной модернизации по-медведевски: «Мы становимся страной металлической, страной автомобилизации, страной тракторизации. И когда посадим СССР на автомобиль, а мужика на трактор — пусть попробуют догонять нас почтенные капиталисты, кичащиеся своей «цивилизацией». Мы еще посмотрим, какие из стран можно будет тогда «определить» в отсталые и какие в передовые».
Ужас догоняющей модернизации преследовал Сталина еще долго. В феврале 1931-го он скажет: «Задержать темпы — это значит отстать. А отсталых бьют».
Конец «монетаризма»
Биограф Николая Бухарина Стивен Коэн писал, что до 1928 года Сталин был «бухаринцем». (Коэн С. Бухарин. Политическая биография. 1888–1938, М., 1988, с. 377). То есть отдавал должное (до известной степени) НЭПу, не настаивал на жестоких репрессивных мерах в отношении крестьянства, считал, что деньги на индустриализацию надо тратить в соответствии с ресурсными возможностями. В 1928‑м его позиция радикально изменилась: он стал яростным индустриализатором, противником любых проявлений рыночной стихии, начал отрицать жизнеспособность индивидуального крестьянского хозяйства, лично в начале года осуществил поездку по Сибири и Уралу, «огнем и мечом» руководя процессом хлебозаготовок. Все это есть в законченном и отточенном виде в «Годе великого перелома»: «Рухнули и рассеялись в прах утверждения правых оппортунистов (группа Бухарина) насчет того, что: а) крестьяне не пойдут в колхоз, б) усиленный темп развития колхозов может вызывать лишь классовое недовольство… Все это рухнуло и рассеялось в прах, как старый буржуазно-либеральный хлам».
На самом деле разворот в сторону государственного регулирования, вытеснения НЭПа, давления на зажиточных крестьян начался как минимум с 1926 года. В этом же году был снят с поста наркома финансов Григорий Сокольников, чье высказывание «Эмиссия — опиум для народного хозяйства» стало главным слоганом постсоветских министров финансов. Начались проблемы у одного из творцов денежной реформы 1924 года, выдающегося экономиста и, как сказали бы сейчас, «монетариста» Леонида Юровского, возглавлявшего валютное управление Наркомфина. В 1930-м он, как и другой блестящий русский экономист Николай Кондратьев, был арестован по делу «Трудовой крестьянской партии».
Борясь в 1929 году с «правыми уклонистами» Николаем Бухариным, председателем Совнаркома Алексеем Рыковым и председателем ВЦСПС Михаилом Томским, объявляя их врагами индустриализации и коллективных крестьянских хозяйств, Сталин, по сути, шел против решений XIV съезда партии (1925), в соответствии с которыми следовало «развертывать нашу социалистическую промышленность на основе повышенного технического уровня, однако в строгом соответствии как с емкостью рынка, так и с финансовыми возможностями государства» (Цитата по: Лацис О. Выйти из квадрата. Заметки экономиста, М., 1989.)
Но, как проницательно заметил Бухарин, Сталин менял свои экономические и политические взгляды «в зависимости от того, кого он в данный момент хочет убрать».
2003-й — тоже перелом
Разгром «правых» сопровождался технократическим угаром. Летом 1929-го Сталин увеличил годовое задание по промышленному росту и удвоил план по строительству предприятий. Подобного рода тактика применялась потом в соответствии с политическими циклами. Когда в 1930-м с поста премьера был снят Рыков, новый председатель СНК Вячеслав Молотов сообщил об изменении контрольных цифр для третьего года пятилетки: вместо 22% промышленного роста — 45%!
В «Годе великого перелома» Сталин предлагал осуществлять индустриализацию с опорой на собственные силы, без займов и кредитов, чтобы не ходить «в кабалу» к мировой буржуазии. В статье вождь поставил задачу «выработки новых красных техников и красных специалистов» — время «буржуазных спецов», даже «советски настроенных», заканчивалось. «Попутчиков» в литературе это тоже касалось, особенно после публикации «Красного дерева» Бориса Пильняка именно в 1929 году. Другим пришлось более определенно поддерживать советскую власть. В 1931-м, мучаясь той же раздвоенностью, что и в «Зависти» (1927), в пьесе «Список благодеяний» Юрий Олеша вложит в уста своей героини пафосные слова: «Рабочий, только теперь я понимаю твою мудрость… Я смотрела на тебя исподлобья и боялась тебя, как глупая птица боится того, кто ей дает корм».
Сталинская модернизация требовала единства в политике и единомыслия в головах людей. С 1929-го, через кошмар «сплошной коллективизации», процессы, убийство Кирова, XVII съезд победителей 1934 года, страна уверенно въезжала в 1937-й…
…У каждой эпохи советской и постсоветской истории — свой год великого перелома. Последний раз он случился в 2003 году — после ареста Михаила Ходорковского и сворачивания «НЭПа» образца 2000-го (программа Грефа). Пока мы живем инерцией этого года. С надеждой на то, что в нынешнюю эру не состоится свой 1937-й…
«И если развитие колхозов и совхозов пойдет усиленным темпом, то нет оснований сомневаться в том, что наша страна через каких-нибудь три года станет одной из самых хлебных стран, если не самой хлебной страной в мире.
В чем состоит новое в нынешнем колхозном движении? Новое и решающее в нынешнем колхозном движении состоит в том, что в колхозы идут крестьяне не отдельными группами, как это имело место раньше, а целыми селами, волостями, районами, даже округами».
И. Сталин, из статьи «Год великого перелома»
