Олигархическая Россия: посткризисный пейзаж. Кризис больно ударил по ведущим бизнес-империям страны, однако государство подставило им плечо. Собственно, подставляло и в 90-е. Почему же в те времена олигархи скорее были заинтересованы в сохранении демократических институтов и процедур, а сегодня поддерживают авторитарную власть — на этот вопрос попытался ответить The New Times
Слово «олигарх» вошло в обиход (с легкой руки, как принято считать, тогдашнего вице-премьера Бориса Немцова) в 90-е годы. Тогда была заключена самая масштабная в истории России сделка между крупным бизнесом и властью, в результате которой Борису Ельцину удалось сохранить президентский пост. Это не было переворотом, который знаменовал бы собой немедленный переход к классической олигархической, основанной на «власти немногих» (Аристотель), модели управления. Но утверждение этой модели было лишь вопросом времени.
Конец демократии
Показательно, что дрейф в сторону олигархии, то есть системы, при которой бизнес прямо влияет на принятие политических решений, не наблюдался, пока политический процесс в стране оставался «неустойчивым» — каким он, собственно, и должен быть в демократическом обществе. Это не означает, что в России не было коррупции и состояния не делались путем присвоения государственной собственности — все это было, но оставалось за рамками системы, не являлось органической ее частью. Пока люди, находившиеся у власти, старались играть по общепринятым демократическим правилам, то есть считали, что именно такие правила при всех издержках дают шанс на трансформацию страны, бизнес не мог приватизировать власть. Да, многие скажут, что бизнес был еще слишком слабым, и это правда. Как правда и то, что те, кто припозднился и не оказался в голове очереди к раздаточному лотку государственной собственности, рассчитывали, что смена властных кланов, которая происходит в результате демократических выборов, дает им шанс в новом избирательном цикле своего не упустить.
Но летом 1996 года сторонники некогда демократически избранного президента решили, что правила игры надо поменять. Одни, как Александр Коржаков, готовы были пойти на отмену или перенос выборов; другие, как Анатолий Чубайс, ради сохранения «демократического курса» пошли на то, чтобы выхолостить демократическую процедуру. Крупный бизнес сразу же оценил открывшиеся перед ним перспективы: поддержать в тот критический момент политическую элиту значило обеспечить себе право активно вмешиваться в процесс принятия политических решений, что позволяло и оттеснить от госкормушки конкурентов — как уже существовавших, так и будущих. И предприниматели с радостью помогли окружению Ельцина препарировать демократию — удалить из нее суть, оставив одну видимость. С выборами 1996 года завершилась эпоха российской демократии, если под таковой понимать систему, в которой представители правящей элиты могут быть отстранены от власти в результате выборов.
Власть как бизнес
В 1996–1999 годах, хотя крупная собственность тогда еще не была сращена с государством, а чиновники еще не до конца превратились в бизнесменов, олигархический тип правления сложился окончательно. При этом сохранялась иллюзия, что внутри как бизнеса, так и политической элиты есть конкуренция, являющаяся залогом обновления. Кризис 1998 года, а затем смена власти 2000-го расставили все точки над «i»: политическая конкуренция под предлогом восстановления стабильности была окончательно уничтожена (федеральные выборные кампании по степени предсказуемости перестали отличаться от советских), а сама власть ринулась в бизнес. При этом «старые» олигархи от политики были решительно отстранены. Дела Гусинского и Березовского, а затем и ЮКОСа послужили более чем красноречивым сигналом: крупный бизнес в России может существовать, лишь находясь в полной зависимости от власти.
Зато те, кто согласился на эти условия, получили в путинской России карт-бланш. Из миллионеров они быстро превратились в миллиардеров, число которых с 8 в 2001 году выросло до 25 в 2004-м и 87 — в начале 2008‑го. Монополизация экономики нарастала сопоставимыми темпами. И особенно это стало заметно в 2000-е годы: государственные чиновники начали стремительно «олигархизироваться». Обладая всеми рычагами власти, они, дабы оградить свой бизнес от стихии рынка, стали так же последовательно уничтожать экономическую конкуренцию, как уничтожали ее в политике. Многим олигархам эти новые правила игры пришлись по вкусу. Ведь демократия и непременный ее спутник — свободный рынок полны неожиданностей, а тут — полное спокойствие и предсказуемость. Суды ручные, законодатели тоже, поэтому глубоко заблуждаются те, кто считает, что коррупция в России играет такую уж значительную роль: в нынешних условиях предпринимателям и чиновникам вовсе не обязательно нарушать закон, гораздо проще подстраивать его под себя.
Кризис смешал карты
К середине 2000-х годов система окончательно закостенела. Чиновники успешно отстроили свои бизнес-империи, записанные на родственников либо доверенных лиц, а допуск в сонм олигархов был прекращен: в последние три-четыре года не появилось ни одного нового лица. Вклиниться в сферы, поделенные между бизнес-верхушкой и властью, создать новое дело стало практически невозможно. Лояльность элит друг к другу была проплачена и закреплена.
Однако нынешний кризис смешал все карты. Предшествовавший ему долгий период финансового благополучия и отсутствие конкурентной среды привели к тому, что как «частные», так и «государственные» олигархи потеряли всякое чувство реальности. Первые, ослепленные быстро растущей капитализацией своих компаний, принялись скупать все и вся, для чего набрали многомиллиардных кредитов; вторые наращивали бюджетные расходы, с которых хорошо кормились сами и кормили своих подчиненных, обеспечивая тем самым их лояльность. Резкое изменение конъюнктуры осенью прошлого года привело к снижению выручки ведущих российских корпораций на 35–70% и падению их стоимости в 4–12 раз. В результате сегодня у таких компаний, как ОАО XK «Мечел», ОАО «АвтоВАЗ», ОАО «СУАЛ» и многих других, задолженность сопоставима с суммой чистых активов, а, например, у ОАО «ОЭМК» и ОАО «Лебединский ГОК» (оба входят в ХК «Металлоинвест») превышает стоимость активов соответственно в 3,1 и 4,9 раза. К тому же в преддверии кризиса владельцы олигархических структур вывели от греха подальше колоссальные средства через дивиденды и кредиты в свои офшорные компании. В результате, поскольку бизнесмены de facto отказались сохранять на своих предприятиях рабочие места и поддерживать зарплаты на приемлемом уровне, «вечный мир» между олигархами и государством оказался под угрозой. Многие представители крупного бизнеса, особенно близкие к власти, сочли, что в изменившихся условиях государство обязано прийти им на помощь — за многолетнюю совместную работу на имидж «стабильной России», за уплату миллиардных налогов в бюджет и миллионные откаты силовикам и чиновникам.
Игра на проигрыш
Власть пока считает так же. Она с готовностью перекредитовала крупные компании более чем на $30 млрд, выделила значительные объемы невозвратной помощи, накачала деньгами неэффективные банки. То есть если раньше российская бюрократия покупала лояльность бизнеса главным образом за некие преференции, то теперь ей приходится выкладывать живые деньги. Только вот деньги эти плохо работают. Падение ВВП на 10,4% за первые семь месяцев текущего года, а промышленного производства на 14,2% показывает, что ответ на кризис оказался малоэффективным. Отдельные показатели и вовсе пугают: добыча железной руды и газа упала соответственно на 19,5% и 20,2%, производство стали снизилось на 28,5%, бесшовных труб — на 33,6%, электрооборудования — на 41,4%, резиновых изделий — на 42,9%, калийных удобрений — на 48,8%, автомобилей — на 59,9%, металлорежущих и деревообрабатывающих станков — почти втрое. Иными словами, государственная поддержка российской экономики выродилась в своего рода игру между чиновничьей и бизнес-олигархией, в которой выигрывают обе стороны, но проигрывают экономика и население, а это чревато политической нестабильностью.
Как только закончились суперприбыли от цен на энергоносители, олигархическая система как в экономике, так и в политике тут же оказалась абсолютно неэффективной. Все это усугубляется тем, что если в 90-е политическая и бизнес-элита чувствовали себя не слишком уверенно, то за последние годы они преисполнились такого самодовольства, что почти полностью утратили способность трезво оценивать ситуацию. И сегодня власти не собираются существенно сокращать расходы и повышать эффективность бюрократической системы, а бизнес не намерен отказываться от комфортной жизни, которую ему обеспечивает неконкурентная среда. К тому же и ведущие бизнесмены, и политики давно создали себе «островки безопасности» далеко за пределами собственной страны.
Спровоцирует ли кризис (разумеется, если он не закончится, как по мановению волшебной палочки, в ближайшее время) столкновение политической и финансовой олигархий? Скорее всего, да, но оно будет локальным и контролируемым. Видимо, власть сочтет, что в нынешних условиях она вправе потребовать от бизнеса не только невмешательства в политику, но и, например, поддержки социальных программ, сохранения рабочих мест, отказа от свертывания производств. А того, кто не сможет выполнить этих требований, сделают «козлом отпущения». Таковых, скорее всего, окажется не один и не два. Но массового краха олигархических структур и восстановления рыночной конкуренции власть не допустит точно. Потому что понимает: свободная экономика предполагает совершенно другой уровень свободы в политике. Власть не может бросить российских олигархов, потому что тем самым она разрушит систему, которую сама столь долго выстраивала.
По-хорошему, постпикалевская Россия должна стать Россией постолигархической. Должна, но не станет. Потому что для такой трансформации мало экономического провала путинизма, нужна еще и политическая мобилизация общества против нынешнего курса. А ее пока ждать не приходится.
