Владимир Мау: на повестке дня вторая волна кризиса
«Ответ на угрозы, создаваемые кризисом, — это всегда политический выбор». Своими прогнозами о развитии экономики с The New Times поделился ректор Академии народного хозяйства при правительстве РФ, глава Экспертного совета при Правительственной комиссии по развитию устойчивости российской экономики Владимир Мау
На недавнем Петербургском экономическом форуме у экспертов появилась новая забава — сравнивать развитие кризиса с какой-либо буквой английского алфавита: V, U, L... Мне происходящее больше напоминает W, то есть речь идет о достаточно продолжительном периоде неустойчивого, разнонаправленного экономического развития. Первый серьезный спад мы уже пережили и сейчас, судя по некоторым признакам (рост фондового рынка, увеличение цены нефти, укрепление рубля, замедление инфляции), находимся в начале подъема из первой нижней точки. Вполне возможно, что впереди еще один кризисный эпизод или, по крайней мере, период топтания на месте. Само по себе это не катастрофично. Главное, чтобы в W количество изломов ограничилось двумя, а не превратилось в бесконечное число.
Опасность подъема
Тот промышленный спад, который наблюдался в России в начале года (14,9% в первые четыре месяца к январю–апрелю 2008-го) был вполне прогнозируем. Экономика, перегруженная сырьевыми продуктами, имеет свойство быстро расти в условиях бума и быстро падать при наступлении кризиса. Понятно, что в кризис наша промышленность стремительно пошла вниз. При этом непредсказуемыми остаются ответы на три главных вопроса. Сколько продлится кризис? Что будет являться механизмом выхода из него? И — применительно к России — возможна ли в процессе кризиса модернизация экономики? Ведь если сейчас действительно начнется выход из кризиса, то это произойдет без каких-либо значимых структурных сдвигов в экономике, без какой-либо переоценки тех законодательных, корпоративных ценностей, которые соответствуют ее нынешней структуре. И это вызывает большую тревогу. На самом деле от кризиса все ожидали очистительной волны. Специалисты связывали надежды с тем, что сдуются многие финансовые пузыри, а наша экономика сможет встать на модернизационный путь развития. Пока что подобные надежды не оправдались. И полноценный подъем сейчас будет означать, что структура российской экономики останется прежней — сырьевой. Мы уже наглядно убедились в том, что такая структура чревата для страны серьезными проблемами, которые все равно придется разрешать. Экономику не обманешь.
Обязательства вместо резервов
Почему же последствия кризиса оказались столь тяжелыми для России, несмотря на то, что наша страна подошла к нему, в отличие от многих других, имея значительные финансовые резервы? Ход кризиса показал, что гораздо более быстрыми темпами, чем резервы, у нас накапливались обязательства. Например, по внешним кредитам компаний и банков, которые росли за последние годы исключительно высокими темпами. Или бюджетные расходы, которые увеличились только в 2007 году на 40%. За что сейчас и расплачиваемся.
Не случайно на повестке дня — вторая волна кризиса, которую министр финансов Алексей Кудрин прогнозирует на осень в связи с массовой просрочкой банковских кредитов. Это сценарий, который вполне реален. Причем угроза второй волны кризиса касается не только России. В Америке она может начаться с дефолта по корпоративным облигациям. Там это более чувствительная сфера, чем у нас. Обладая долларовым печатным станком, они, если примут соответствующее политическое решение, могут ликвидностью залить все дыры.
Понятно, что нас гораздо больше волнует другой вопрос: что будет с рублем? Не приведет ли вторая волна кризиса к новой девальвации национальной валюты? Ответ на этот вопрос зависит от совокупности трех факторов: цены на нефть, общей динамики экономики и размера бюджетного дефицита. Если промышленный спад замедлится, бюджетный дефицит окажется в установленных правительством параметрах (около 3 трлн рублей), а цены на нефть останутся на том уровне, как сейчас (около $70 за баррель), то оснований для новой девальвации нет. Понятно, что события могут развиваться и не по столь благостному сценарию. Но, во-первых, расчеты показывают, что если бюджетный дефицит по итогам года составит не 2,2% от ВВП, как запланировано бюджетом, а, скажем, 7,5%, то при наличии тех резервов, что у нас есть, это не смертельно. А во-вторых, делая прогнозы, надо учитывать разные тенденции, а отнюдь не только отрицательные. Скажем, чистый отток капитала в I квартале этого года был $38,8 млрд, а в мае — уже наблюдался приток $2 млрд. Значит, включились механизмы переговоров, реструктуризации внешних долгов компаний.
Социальная цена
Между тем кризис катком прокатывается по судьбам миллионов людей, которые остаются без работы, а их семьи — без средств к существованию. Уже понятно, что за выход из него мы платим высокую социальную цену. И наверное, эта цена еще будет расти. Но опять же тут надо определяться: если мы хотим структурных реформ, то должны быть готовы к массовым увольнениям. Потому что иначе не избавиться от неэффективных и неконкурентоспособных производств и не открыть новые — современные.
Тут не надо искать никакого подтекста. Фраза «мы должны быть готовы к массовым увольнениям» вовсе не означает: «давайте прямо сейчас начнем всех увольнять». Когда говорят, что Рузвельт сильно затянул выход из Великой депрессии своими экспериментами, стоит задуматься: может быть, он тем самым спас свою страну от нацизма. В Германии Гитлер преодолел безработицу уже к 1936 году, но страна получила фашизм. Кто скажет, что это лучше, чем сохранение демократических институтов при рецессии и более высокой безработице? Так что ответ на угрозы, создаваемые кризисом (в том числе и угрозу безработицы), — это всегда политический выбор.
Поэтому, если говорить о переменах, которые ожидают страну до конца этого года, то наиболее интересных стоит ждать не на экономическом поле, а в политической сфере. Ведь точно так же, как и экономический кризис приходит на смену буму, политическая стабильность не бывает вечной. Особенно это касается стран, переживших полномасштабную революцию, как Россия в начале 90-х.
