Спор Альфа-банка с «Базэлом» о неплатежах по кредитам вышел на самый высокий уровень: в марте президент Дмитрий Медведев назвал действия кредиторов, ставящих крупные холдинги на грань банкротства, «корпоративным эгоизмом». Только Альфа-банк отказался предоставить UC Rusal, входящей в «Базэл», отсрочку платежей и пытается взыскать через суд около $80 млн. Остальные кредиторы — российские и иностранные, которым UC Rusal должна $14 млрд, — согласились подождать два месяца и ведут переговоры о реструктуризации этих обязательств. Приехав в редакцию «Ведомостей», президент банка Петр Авен рассказал о причинах такого поведения, а также поделился своим видением будущего для российской банковской системы и американской национальной валюты.
— Судя по последним событиям, компании Олега Дерипаски доставили банку немало проблем…
— К сожалению, да. И, к еще большему сожалению, «Базэл» в отношениях с банком не является примером кооперативного поведения. Все компании группы должны нам более $800 млн. Больше половины в просрочке. Но мы были бы готовы не только реструктурировать задолженность «Базэла», но и дать новые деньги, если компания, во-первых, будет обслуживать реструктурированные кредиты и, во-вторых, предоставит новое, дополнительное обеспечение. У нее есть серьезные активы, которые никому не заложены.
— Что это?
— «Трансстрой», «Ингосстрах», «Роспечать»… Что-то из этого, возможно, заложено, но что-то наверняка нет. Кстати, у нас, крупнейшего кредитора, нет ясной информации о том, какие активы заложены, а какие свободны. Разве это нормально?
— Вам интересен «Ингосстрах»?
— Да. Как предмет залога это очень серьезный актив, под который мы предлагали дать новые деньги. Ответа на наше предложение не последовало. Но если собственник скрывает информацию, не готов увеличивать обеспечение, почему дополнительные риски должны нести мы? И как в таком случае мы можем что-то лонгировать?
— Какие могут быть ваши дальнейшие действия по отношению к «Базэлу»?
— Будем добиваться исполнения обязательств: арестовывать активы, счета, возможно, кого-то банкротить — стандартный набор.
— Представители власти не обращаются с призывами так не делать?
— Власти, безусловно, хотели бы избежать банкротства и тем более остановки системообразующих, стратегически важных предприятий. Например, ГАЗа, который к тому же является символом великого советского прошлого. Озабоченность судьбой таких предприятий была высказана недавно и президентом на встрече с Михаилом Фридманом. Мы эту озабоченность вполне разделяем. И поэтому подтверждаем абсолютную готовность к конструктивному диалогу с заемщиками. Правда, при том условии, что и заемщик ведет себя честно и готов разделить с нами бремя дополнительных рисков. В частности, предоставить новое, нигде не заложенное обеспечение.
Думаю, наша позиция вполне понятна. И нам ни разу не пытались навязать другую. Никто на нас специально не давил — ни из Кремля, ни из правительства. Надеюсь, и не будет.
— Про Альфа-банк рассказывают, что он требует досрочно погашать кредиты…
— Это чистой воды ложь. Если ковенанты не нарушаются, то мы ни с кого ничего заранее не требуем. Альфа-банк — не монстр, жаждущий чужой крови. Хотя мы действительно ведем себя жестче остальных по одной простой причине: мы — крупнейший российский частный банк. И деньги у нас собственные, а не государственные. И этими деньгами без чьей-то помощи за спиной мы отвечаем перед клиентами, перед вкладчиками, которых у нас более 3 млн. 6% зарплат в стране платится через нас. Именно осознавая эту ответственность, мы в отличие от многих банков никогда не идем на автоматическую пролонгацию кредитов. Мы требуем погашения в срок, который прописан в договоре. Более того, в условиях кризиса мы готовы идти на реструктуризацию. Однако для этого мы должны верить в бизнес-модель заемщика. И в его честность. В то, что он действительно поглощен своим бизнесом, а не выкачивает из него деньги и не живет там, где его сложно найти. И опять же, учитывая кризис, мы пересматриваем профиль риска каждого предприятия и по возможности усиливаем обеспечение. Наконец, большие риски (а пролонгация — это всегда дополнительный риск) предполагают и большую доходность.
— Можете привести пример кооперативного поведения?
— Их много. Мы в последний месяц реструктурировали задолженность концерна «Тракторные заводы» (более $100 млн), авиакомпании «Сибирь» (1,2 млрд руб.), нефтесервисной компании «Интегра» (не только реструктурировали $100 млн долга, но и вместе с синдикатом других банков дали еще $25 млн). Во всех этих случаях собственники активно сотрудничали с нами, давали новые залоги, предоставляли личное поручительство и т. д.
— Вы активно кредитовали розничные сети, а там с активам все не так очевидно, как у «Сибири»…
— Верно. С обеспечением все вообще сильно изменилось. Товарные запасы, по сути, перестали считаться обеспечением, недвижимость утратила былую привлекательность. Я, кстати, выиграл спор (заключенный прошлый летом), что в Москве офисы будут сдаваться за коммунальные платежи (как это бывало — и не раз — на Западе во время кризисов). Пока это происходит при аренде на короткие сроки и за пределами Садового кольца. Не исключаю, что через полгода будет и внутри него.
Безусловно, прежде всего необходимо верить в бизнес-модель заемщика. Если нет уверенности в перспективах возврата, то и реструктурировать кредит бессмысленно.
— Для многих бессмысленно?
— В этом году российские компании должны заплатить $220 млрд. Это большая сумма. $120 млрд — рублевые платежи банкам внутри страны. $60 млрд — платежи за рубеж, и оставшиеся $40 млрд — долларовые платежи российским банкам. Эта цифра неподъемная! Поэтому будет череда банкротств, которая пока не началась. Как власти будут действовать в такой ситуации, я не знаю.
Но мы в любом случае должны работать, должны кредитовать. И мы сейчас пытаемся составить список компаний, в которые верим.
— Из каких секторов?
— Из любых. Жизнь будет продолжаться во всех секторах! Люди не вымирают: они будут ходить в магазины, ездить на автомобилях, покупать дома, экономика как-то будет работать… И лидеры во всех отраслях останутся.
— Там есть предприятия группы?
— Мы исторически их мало кредитуем. Это требование аудитора, рейтинговых агентств, да и маленький мы банк для большинства из них. Сейчас объемы могут чуть увеличиться, но специально этим вопросом мы не занимаемся.
— Что у вас с задолженностью Московской области?
— Она погашена на 90%.
— Почему вам удается возвращать деньги в отличие от других кредиторов?
— Потому что мы готовы судиться, готовы защищать свою позицию. Часто оказываемся первыми. Но часто и договариваемся. С Московской областью, кстати, договариваемся и, думаю, окончательно договоримся.
— Какие показатели по банку на год закладываете?
— Рано говорить. Очень много неопределенности.
— Но активы вырастут?
— По году, конечно, сократятся, просроченная задолженность вырастет, как и у остальных банков. Мы, может быть, честнее других ее показываем.
— Может ли в капитале Альфа-банка появиться новый инвестор?
— Единственным новым инвестором на сегодняшний день может стать лишь государство. Мне кажется, что вхождение государства в капитал частных банков сегодня почти неизбежное зло. Надо готовиться к тому, что это может произойти. И это не так страшно — мы сами такой вариант предлагали. Альфа-банк все равно через несколько лет намеревался проводить IPO. Так бумаги продаст государство. Сегодня оно войдет дешево, а через несколько лет заработает. Нам от этого плохо не станет — нам нужны деньги в капитал. И государство как партнер здесь не представляется проблемой. Вплоть до контрольного пакета (но не трогая его) мы готовы уступить государству в обмен на внесение денег в капитал. Для нас это не вопрос выживаемости — это вопрос развития.
— Объявленная допэмиссия на 13 млрд руб. предназначена для государства?
— Нет, это текущие собственники.
— Что будет со страховым бизнесом?
— «Альфастрахование» — самая динамично растущая компания на российском страховом рынке. За прошлый год объем собираемой премии удвоился. Растут все сегменты, сильнее всего мы продвинулись в страховании имущества корпоративных клиентов. Видна динамика по добровольному медицинскому страхованию, другим видам. Вот только на страховании жизни кризис временно поставил крест.
— Как, по вашему мнению, в кризис должны работать механизмы господдержки?
— Основные правила очевидны. Надо всегда спасать людей, работающих на предприятии. Иногда надо спасать само предприятие. И никогда не надо спасать собственников.
Самое сложное в этой формуле — часть вторая: предприятия. В общем их лучше бы не спасать — сами должны спасаться. Однако в ряде случаев (национальная безопасность, социальные проблемы в моногородах и т. п.) помощь отдельным компаниям неизбежна. Хотя чем меньше будет таких компаний, тем лучше: опыт показывает крайне низкую эффективность кризисной господдержки. Да и как правильно выбрать тех, кому стоит помогать? А на всех не хватает ресурсов.
Так что призывы кредиторов (особенно западных), что у нас сейчас долги ряда крупнейших компаний должно взять на себя государство, я считаю в корне неверными.
А вот людям, если есть ресурсы, помогать необходимо. Резервы все еще для этого есть. В отличие от, скажем, 1991 или 1998 г.
Кстати, сейчас ситуация наиболее близка не к 1998 г, а к 1985 г. Тогда при Михаиле Горбачеве после периода нескольких достаточно экономически благополучных лет резко упали цены на нефть. Только у него не было резервов, и он более трепетно относился к взятым внешнеполитическим обязательствам. Все политические движения Горбачева — это поиск денег в разных местах и поиск способов экономии. И это, как и сегодня, в условиях крайне завышенных ожиданий.
— Вы сказали, что не надо помогать собственникам, но собственники Альфа-банка обращались за деньгами…
— И получили 10 млрд руб. субординированного кредита. При том, что Сбербанк — 500 млрд, а ВТБ — 400 млрд.
А вообще я сказал, что иногда организациям приходится помогать. Банки — именно такие организации. Банковская система — единственный эффективный механизм оптимального распределения ресурсов. Я не верю, что из бюджета по решению правительства можно «правильно» раздать деньги. Тем, кто может их эффективно освоить и переработать. Поэтому выживание банковской системы — вещь необходимая.
И хотя у меня есть свое представление о требуемом количестве банков, вопрос о необходимости сохранения банковской системы даже не должен обсуждаться. Отсюда и поддержка банковской системы со стороны Центрального банка.
— Он ее правильно поддерживает?
— Я сторонник фундаментального сокращения числа банков. И давать доступ к ресурсам ЦБ тысяче банков, по-моему, не совсем рационально.
— Фундаментальное сокращение — это насколько?
— У нас на 200 банков приходится более 90% активов банковской системы. Так что этого количества вполне достаточно. Нравится это кому-то или не нравится, но размер, оказывается, имеет значение. Зная, сколько стоят современные банковские технологии, IT, я не верю, что маленький банк технологически может быть эффективен. Его толкают на разные нелегальные операции, поскольку по-другому выжить в современных условиях практически невозможно. Поэтому владельцы некоторых маленьких банков набрали рублей, конвертировали в доллары и частично исчезли. Потому что поняли, что вдлинную они не выживут.
— Зачем вам тогда банк «Северная казна», как вам удалось перебить предложение «Системы»?
— Мы купили банк, который нам добавил 6000 корпоративных клиентов и 400 000 розничных. Это хороший банк, один из ведущих на Урале. У него были некоторые проблемы, прежде всего с ликвидностью. Но мы его не спасали, а приобретали из бизнес-соображений.
Почему именно мы — нам удалось уговорить владельцев, мы им заплатили. Главное — для нас это профильный бизнес. У нас профессионально более сильные позиции, чтобы сделать что-то хорошее с этим банком. А различные нюансы и подводные камни, которые есть почти в любой сделке, не так важны.
— А как должен обстоять этот процесс с точки зрения системы?
— Сейчас наметилась линия абсолютной поддержки государственных банков. Сбербанк и ВТБ находятся в совершенно особом положении. Прежде всего они получают «суборды» практически без ограничений. Правда, за это должны, видимо, поддерживать те предприятия, которые правительство считает нужным поддержать. Такая иллюзия банковской деятельности, а на деле бюджетная поддержка. Не знаю, насколько это эффективно.
Безусловно, экономике нужны десятки банков, а не два. Но и не тысяча. Собственно, я думаю, что поддержкой 2-3 десятков банков дело и ограничится. На большее не хватит средств.
Я, кстати, не за «убийство» мелких банков, просто неправильно их искусственно поддерживать. Эффективный банк всегда найдет, кому продаться или с кем консолидироваться. Если же они выживут сами, то пусть выживают.
— Как тогда помогать компаниям?
— Еще раз повторю: прежде всего надо помогать людям, а не компаниям. Зачастую лучше просто год или два платить зарплату вместо пособия по безработице и переучивать работников за счет бюджета, но не давать денег предприятию.
— Долги выкупать надо?
— Если вы имеете в виду схему с Внешэкономбанком (ВЭБ), то там о спасении речи не идет. Идея проста: вместо Запада собственники будут должны нашему государству. Altimo в ВЭБе получила $2 млрд на более жестких условиях, чем в Deutsche Bank. Где здесь элемент спасения, я не очень понимаю. Была лишь боязнь, что стратегические активы (металлургические, телекоммуникационные) уйдут на Запад.
— А теперь?
— Я думаю, что часть этих активов отойдет государству. Вообще, я более чем либеральный экономист, но во время войны либеральная экономика не работает.
— Кризис — это война?
— Да, кризис — это война. Поэтому ограничения рынка сегодня неизбежное зло. Deutsche Bank, по сути, за копейки мог получить практически контрольный пакет в крупнейшем операторе мобильной связи России. И государство подошло весьма рационально. Кроме того, есть отрасли, которые во всем мире считаются стратегическими.
Вы попробуйте сейчас купить неконтрольный пакет в западной телекоммуникационной компании! У нас были такие попытки. Это невозможно, поверьте мне. Правительства не дают. Даже если речь идет всего о 10%.
— Может быть, это связано именно с репутацией русских?
— Безусловно, это связано с отношением к России. Но в этом случае я сторонник симметрии. Никаких аргументов вести себя мягче не существует. У нас отношение к западным инвесторам весьма благодушное, отношение к нам там фундаментально жестче. Многие до сих пор относятся к русским как к обезьянам, чтобы у вас не было иллюзий. И когда мы не позволяем к себе относиться как к туземцам с бусами, нашим партнерам зачастую это начинает не нравиться.
— Как будет развиваться ситуация с Telenor, история с Fаrimex способствует диалогу?
— Не хочу комментировать решения отдельных судов, тем более что в случае с Farimex мы не являемся стороной спора. Просто во всех компаниях, где мы являемся акционерами, мы работаем в интересах этих компаний. А не в интересах «Альфы». Всегда и везде. В ТНК-ВР, в «СТС-медиа» и т. д. Это единственно честная позиция. Telenor же постоянно ставила свои интересы выше интересов акционеров «Вымпелкома». Будь то слияние с «Киевстаром», развитие бизнеса на Украине — все это увеличивало капитализацию «Вымпелкома», но шло вразрез с интересами Telenor. Я очень надеюсь, что здравый смысл восторжествует. И мы найдем решение, которое выгодно всем акционерам «Вымпелкома» и справедливо. И не будет ситуаций, когда суд в Нью-Йорке запрещает нам исполнять решение украинского суда на Украине же под угрозой ареста наших активов.
— Какие условия по кредиту Altimo в ВЭБе?
— LIBOR + 8% на $500 млн и LIBOR + 5% на остальное. Обязательства по предоставлению гарантий Альфа-банка в случае падения рынка…
— Об «СТС-медиа». Способен ли эффективный менеджмент в телевизионных проектах противостоять падению рекламы?
— По нашим данным, никакой катастрофы на телевизионном рынке не предвидится. Насколько мы знаем, из «больших» меньше всех потеряли два канала: «Первый» и СТС. В I квартале в рублях СТС заработает примерно на 5% меньше, чем год назад. У большинства потери будут серьезнее, но опять же вещание не прекратится.
— Вы готовы покупать подешевевшие активы, прежде всего за рубежом?
— Мы, безусловно, думаем об экспансии. Но сегодня мы, как и все российские компании, в первую очередь поглощены внутренними проблемами. Мысли об экспансии появляются, уже когда начинается восстановление экономики. Сегодня об этом думать рановато.
— Насколько, по вашей оценке, затянется падение экономики?
— До 2010 г. уже почти никто не ждет восстановления роста ни в Европе, ни в США. А у нас возобновится рост только вслед за Западом. Ведь зависимость от экспортных цен и от западных денег в России очень велика. Так, с 2000 по 2008 г. внешний корпоративный долг вырос в 12 раз. На него приходилось свыше 20% пассивов банковской системы.
Как только на Западе случился кризис, деньги из России стали уходить. А возможности рефинансироваться просто не было.
На кризис ликвидности наложилось падение экспортных цен на сырье. И экономика многих предприятий оказалась ниже ватерлинии. Так что пока оба фактора не восстановятся, рассчитывать на стабилизацию трудно.
— Но ведь упал не только сырьевой сектор: падение повсеместное и огромное…
— Это связанные вещи. Денег стало меньше — банки перестали выдавать кредиты. Люди перестали покупать квартиры. Падает спрос на жилье — падает спрос на строительство, а следом — на металл и т. д. и т. п. Это нормальная экономическая цепочка.
— А делать что?
— Если основные причины кризиса — отсутствие ликвидности и падение цен, то и первоочередные действия очевидны: предоставление ликвидности через банки и стимулирование внутреннего спроса. Именно стимулирование спроса (населения, государства), а не «господдержка» через финансирование оборотных средств сотен предприятий.
Это немедленно. А затем необходимы сбережения и инвестиции. К сожалению, в последние годы мы серьезно отставали по уровню инвестиций. Их доля в ВВП у нас не превосходила 20%. А у Китая — 40%, у Индии и Казахстана — по 30%.
Но инвестиции предполагают сбережения. В ближайшие годы рассчитывать на сбережения населения не приходится — они и так были невелики и сокращались: в 2000 г. средняя российская семья сберегала 17% годового дохода, в 2007 г. — 11,4%. Это мало, но последние месяцы цифры сбережений и вовсе меньше нуля — люди тратят накопленное, пытаясь поддержать уровень жизни, достигнутый в последние годы.
На предприятия, учитывая сегодняшнее положение, рассчитывать тоже не приходится. Прямые иностранные инвестиции практически не выросли с 2000 г. И не вырастут, во всяком случае пока не начнется рост на Западе.
Так что опять одна надежда на государство, но оно у нас не самый эффективный инвестор.
Кстати, уровень сбережений и их форма очень четко отражают разрыв между реальностью и представлением о ней в разных странах. То, что в последнее время американская семья в среднем сберегала менее 1% годового дохода, отражает избыточный уровень оптимизма в США. Верили в светлое будущее. Низкие долгосрочные процентные ставки, ставшие первой причиной кризиса subprime debt, из той же оперы.
Но и у нас с избыточным оптимизмом все было в порядке, отсюда падающий уровень сбережений семей и вложение средств в квартиры — не для того, чтобы жить, а для того, чтобы позже продать дороже.
— Насколько эффективно действуют власти?
— У нас в целом весьма квалифицированное правительство. Хотя каждый экономист имеет собственное мнение, в том числе и я. Я бы, например, по-другому провел девальвацию.
— Резче и быстрее?
— Правильным было решение сбить панику. Но поддерживать 3,5 месяца курс и при этом раздавать ликвидность было, на мой взгляд, нерационально. Считаю, что уже за месяц все адаптировались. И тратить резервы дальше не стоило.
Также считаю, что не стоило активно давать деньги маленьким банкам. Смотрите: субординированные кредиты получили только три частных банка, владельцы которых также внесли деньги. Остальные такой возможностью не пользуются. Знаете почему? Нужно свои деньги вносить. И дело не только в том, что их нет. Хозяева сами не до конца верят в свои маленькие банки. Они не хотят рисковать. В результате почти 200 млрд руб., выделенных на «суборды», лежат невостребованными. Мне кажется, это неправильно. Надо было раздать большие суммы небольшому числу банков.
И мне кажется ошибочным решение об увеличении ставки рефинансирования. ЦБ этим пытался остановить бегство в доллары, но в условиях очевидно идущей девальвации цифры уже не имеют значения. Главным становится доверие — доверие к той или иной валюте, основанное на тренде ее курса. Так что дополнительные рублевые проценты не остановили переход в доллар, но сильно усложнили возможности кредитования реального сектора.
— А объявление о верхней границе коридора адекватно?
— С одной стороны, объявление коридора проясняет позицию ЦБ и делает жизнь более предсказуемой. Это важно. С другой — твердые обещания остаться в коридоре в условиях кризиса давать опасно. Упадет цена на нефть — и от этого коридора ничего не останется. А про сделанную оговорку о возможном пересмотре коридора в таком случае никто не вспомнит. Все читают слово «коридор». А слово «если» уже ни до кого не доходит.
В принципе, сегодня сальдо счета текущих операций положительное, поэтому заявления руководителей ЦБ о возможном укреплении рубля верные. Но инфляция работает в другую сторону. И при инфляции на уровне 15% к концу года доллар все равно должен стоить около 38 руб. И это при цене $40/барр.
Плюс непонятны параметры необходимой эмиссии. По нашим расчетам, только на капитализацию банковской системы потребуется до 5% ВВП.
— Откуда эта цифра?
— Я исхожу из того, что к концу года плохие кредиты могут составить не менее 15% совокупного портфеля банковской системы. Это означает потерю 80% капитала банков. Чтобы сохранить хотя бы две трети предкризисного капитала, потребуется 4-5% ВВП на рекапитализацию.
— Насколько банковская система готова к резкому сокращению числа банков? В том числе система страхования вкладов.
— Очень плохо, что население о системе страхования осведомлено плохо. Об этом надо постоянно говорить и писать. Кстати, на время кризиса я бы страховал 100% вкладов. При наихудшем сценарии это будет стоить еще несколько десятков миллиардов долларов. Не такая большая цена за стабильность финансовой системы.
— Есть опасение, что даже если будут деньги, то при больших объемах выплат все равно возникнет неразбериха, которая сведет на нет все прелести от защиты для граждан.
— Обеспечить выплаты в течение нескольких дней, хотя бы в Сбербанке, — это не проблема.
— А что будет с долларом и нефтью к концу года?
— Есть фраза Егора Гайдара, что любые прогнозы цены на нефть крайне опасны для профессиональной репутации.
Что касается доллара, то курс любой валюты — дело во многом рукотворное. Если американцы будут финансировать свой большущий дефицит бюджета внешними заимствованиями (давая иностранцам заработать и увеличивая долговое бремя для следующих поколений), это будет одна история. А если начнут просто вливать наличность (как недавно влили 1 трлн) — совсем другая.
Потенциал заимствований у США по-прежнему большой: к началу кризиса американский госдолг составлял 62% ВВП, Германии — 76%, а Японии — 198%. При этом многие страны (особенно имеющие большие долларовые резервы) обречены кредитовать США и поддерживать доллар, иначе резервы обесценятся и замедлится рост. Китайцы про это прямо говорят. Учитывая стремление развивающихся стран к росту и демографическую ситуацию, надеяться на сокращение дефицита счета текущих операций и американского госдолга в ближайшее время нереалистично.
Сохранится высокий спрос на доллар и со стороны частных инвесторов. Американский финансовый рынок — самый развитый, самый защищенный (с точки зрения прав собственности), самый ликвидный и непропорционально большой: если на долю США приходится около 28% мирового ВВП, то американский финансовый рынок больше половины мирового.
Одним словом, в среднесрочной перспективе ни о какой катастрофе доллара речи быть не может.
— Сколь близки к крушению экономики на постсоветском пространстве? Например, страны Прибалтики.
— Учитывая их небольшой размер (в связи с чем их недорого спасать), а также то обстоятельство, что это примеры новой демократии, которые должны быть позитивными, я думаю, что с помощью МВФ, Евросоюза или других структур дефолтов в Прибалтике не будет.
Причина кризиса почти всегда одинакова — разрыв между реальностью и представлением о ней. Чем больше этот разрыв, тем глубже кризис. В Прибалтике была эйфория от свободы, от членства в Евросоюзе, хотя многое, в том числе нормы поведения и отношение к труду, во многом осталось советским. Ментальность по большому счету осталась советской.
Не только Прибалтика, но и многие страны Восточной Европы гораздо менее западные, чем им хотелось бы думать. И избыточный оптимизм должен был привести их к более тяжелому кризису, чем на «настоящем» Западе.
— Разговоры о латвийском премьерстве имели подоплеку
— Крайне неудачная шутка Александра Гафина. В свое время Александр Дмитриевич очень много сделал для Альфа-банка. Мы с ним много лет дружим. Но это его выступление было непрофессиональным и безответственным. Я узнал об этом интервью уже после того, как он его дал. В нем нет ни слова правды, за исключением того, что мой дед действительно латышский крестьянин, ставший красным латышским стрелком и впоследствии расстрелянный. У меня в Латвии есть родственники, на одном из хуторов стоит дом, который построил мой прапрадед в середине XIX в. От 30 га земли мой отец официально отказался в 1990 г., там до последнего времени жила сестра моего деда, плохо говорящая по-русски. Поэтому у меня сентиментальные и добрые чувства к Латвии. Я возглавляю Российско-латвийский деловой совет, я создал в Латвии благотворительный фонд, основная задача которого — способствовать взаимопониманию между Латвией и Россией. Мы, в частности, профинансировали выставку в Риге современных российских художников в рамках «Премии Кандинского», что стало очень значимым событием.
Вместе с тем я, безусловно, российский гражданин, эмигрировать никуда не собираюсь, вся моя жизнь — здесь. Работа в другой стране в мои планы не входит. У меня много друзей в Латвии среди бизнесменов и политиков (в том числе и бывших премьер-министров). Я могу дать совет, если ко мне за ним обратятся, но совсем не собираюсь участвовать в латвийской политической жизни.
— А кто-нибудь предлагал?
— Никто и никогда. И я точно этого делать не буду. Исключено. И, кстати, Латвия — парламентская республика. И невозможно представить, что человек вне контекста политических партий может там оказаться премьером.
— А в российское правительство не звали?
— В последние годы такого не было.
— А если бы пригласили?
— Это столь же вероятно, как и работа в латвийском правительстве.
