— Росгеология в рамках Дня энергетики на ВДНХ участвовала в подписании дорожной карты к соглашению с правительством по развитию оборудования для геологоразведки. Что включает в себя этот документ? Какие меры поддержки вы ждете от правительства в рамках соглашения для развития этого направления?
— Я начал бы с того, что Росгеология последовательно и системно работает по вопросу импортозамещения. Изначально отрасль была сильно импортозависима: до 80% оборудования зависело от поставщиков из-за границы. Зависимость, кстати, сформировалась еще с Советского Союза: тогда она была меньше, в 1990-е годы в значительной степени увеличилась, и, к сожалению, к нам хлынуло достаточно много импортного оборудования. Если мы говорим про IT, то импортозависимость была от 90% и выше. Фактически мы работали не на своем оборудовании и закупали его за границей.
Пять лет назад Росгеология создала центр по импортозамещению, специальную программу, которая включает основные критические технологии в геологоразведке. Сейчас соглашение с правительством предусматривает 27 направлений — то есть 27 позиций по основным критическим технологиям, 14 из которых будет реализовывать Росгеология. Это дает новый импульс, потому что дорожная карта предполагает конкретные сроки, типы оборудования и, самое главное, кооперацию. Соглашение не только с правительством в целом, а еще и с конкретными министерствами — там участвуют и Минэнерго, и Минпромторг. Это вопрос кооперации, координации с машиностроителями, электронщиками, создателями оборудования, к примеру по гидроприводам, или по вопросам, связанным с клапанами.
— Какие достижения в области оборудования для геологоразведки может выделить Росгеология за последние несколько лет? Удалось ли заместить иностранное геологоразведочное оборудование отечественными разработками?
— Если говорить про 14 технологий, которые мы будем реализовывать в рамках соглашения с правительством, то у нас по ним достаточно хорошая зрелость. Из 14 технологий три уже вышли в серийное производство, это уже не просто опытный образец.
Вы прекрасно знаете М3 (вибросейсмический источник нового поколения — прим. ТАСС), который мы в 2021 году выпустили как опытный образец, а в 2022 году он прошел испытания. В 2023 году мы выпустили первую серийную партию. В настоящее время она работает на проекте в Восточной Сибири. Мы понимаем, что технология не только достигает тех показателей, которые делались на импортных образцах, но и превышает их по качеству и имеет достаточно хорошую перспективу по модернизации. Мы понимаем, какой будет новая машина, которая полностью будет опережать западные образцы. Мы также приступили к серийному производству глубоководных аппаратов. И здесь тоже мы прошли достаточно большой путь, они уже в серии.
В 2024 году пять наших новых технологий будут проходить испытания. Это, например, наш высокопроизводительный буровой станок колонкового бурения. Он был произведен в прошлом году с компанией Геомаш. Мы его создали вместе. И он уже прошел заводские испытания. Сейчас он начинает проходить полевые испытания в реальных условиях Сибири и Северного Урала. К лету испытания закончатся, и по окончании сезона в конце этого года мы планируем запустить его в серию. Станок включает в себя роботизированный комплекс и интегрированную IT-систему. Такого решения в мировой практике просто нет. Эта задача изначально казалась сложновыполнимой, но на самом деле мы видим, что при системном подходе в достаточно короткие сроки она реализуется.
У нас в этом году пилотируется сейсмокабель, который тоже в основном поставлялся из-за рубежа. В этом году будут проходить испытания, а в конце года можно выходить на серийное производство. Сейсморегистрирующие комплексы — как морской, так и наземный —также проходят испытания, как и сервоклапан для виброисточника, он тоже пойдет в серию. Восемь технологий в серию пойдут уже в конце этого года — начале следующего. И нам остается еще, грубо говоря, «добить» пять технологий, которые просто требуют большей разработки. Мы видим горизонт исполнения где-то в 2027 — максимум в 2028 году.
Можно говорить, что дорожная карта предполагает, что в 2027–2028 годах все основные критические технологии будут не только импортозамещены, но и в значительной степени даже будут опережать международные стандарты. Это, конечно, большая перспектива для внутреннего рынка. Но и для бурового станка, и для М3 мы видим в том числе и экспортный потенциал — в первую очередь в азиатских странах, на Ближнем Востоке.
Инвестиции в импортозамещение в геологоразведке именно по 27 технологиям мы оцениваем в 10 млрд рублей
— Ежегодно или в целом?
— В целом. Это инвестиции в само импортозамещение. Понятно, что после того, как выйдут сами серийные машины и оборудование, потребуются большие инвестиции.
— Если говорить об экспортном потенциале, есть ли уже у ваших зарубежных заказчиков запрос на оборудование, которое разрабатывает Росгеология?
— Мы в прошлом году маркетировали М3 в первый раз. В этом году мы будем его активно продвигать в страны Персидского залива. Мы участвовали в тендерах в Туркмении. Мы уже активно этим занимаемся.
Но пока нам надо «съесть» российский рынок, потому что в основном там были французские и американские машины. И наша первая задача, конечно, — обеспечить российский рынок — достаточно большой.
Поэтому сначала будем двигаться на российском рынке, но потихонечку будем осваивать и зарубежные. Начнем, наверное, с Персидского залива. Возможно, и со стран СНГ, потому что нам понятно, как у них все структурировано, как у них работает нефтегазовый комплекс. Мы участвовали в Туркменистане в тендере, планируем участвовать в Казахстане, в Узбекистане.
— В российской геологоразведке всегда была очень сильная зависимость именно от программного обеспечения. Какие наработки есть в этой сфере у Росгеологии? Есть ли уже технологии, которые могут заместить иностранные продукты?
— Вы действительно правы: как раз в этой области зависимость была выше 90%. С 1990-х годов ПО системно не разрабатывалось. Что в нефти и газе, так и в твердых полезных ископаемых (ТПИ) были и есть пока иностранные аналоги. Я возглавляю Центр компетенций по импортозамещению в геологоразведке по части IT-продуктов. У нас существуют четыре проекта: два в области нефтегаза, два в области твердых полезных ископаемых. Хорошие достигнуты результаты — мы сформировали информационные платформы по импортозамещению ПО по твердым полезным ископаемым.
В 2026 году мы сделаем продукт, который на 100% замещает импортные аналоги. Сейчас степень реализации больше 60%, все основные параметры и контуры созданы. Мы с уверенностью говорим, что в 2026 году с точки зрения твердых полезных ископаемых IT-продукты в геологоразведке будут полностью импортозамещены. Если говорить про нефтянку, то чуть подольше, но тоже фактически продукты готовы. Они в хорошей степени зрелости. В том числе проходят испытания на базе нашей компании — мы их дорабатываем, чтобы они были более интересные, более перспективные.
Главная задача — не просто импортозаместить, а построить образец продукции, которая соответствовала бы времени или даже будущему времени. Если мы с вами догоняем, это как в «Алисе в Стране чудес» — пока мы догоняем, кто-то убежит вперед. Лучше сразу бежать вперед. Мы ставим задачу сразу создавать те технологии, которые лет на пять опережают, а не копируют текущую ситуацию. В области ПО мы уверенно смотрим [в будущее]. Росгеология входит в список лидеров по импортозамещению в IT. Мы уверены, что в 2026 году это реализуем.
— Какие планы у компании по геологоразведке на 2024 год? Планируете ли вы традиционно уделять больше внимания в работах нефтегазовому направлению или приоритет уже смещается в сторону других ресурсов?
— У нас пока все еще в нефтегазе [приоритет], но доля твердых полезных ископаемых, если раньше она была, наверное, 25%, то сейчас подходит к 45%. У нас происходит смещение в твердые полезные ископаемые, мы больше месторождений ищем. И смещение происходит еще потому, что мы делаем проекты по твердым полезным ископаемым в большей степени на внешний рынок. Так получается, потому что санкционный режим не всегда позволяет идти в нефтегазовую отрасль на внешних рынках, но нормально позволяет идти в твердые полезные ископаемые, что мы, в общем, и делаем.
Хотя и по нефтянке, если говорить, например, о странах ближнего зарубежья, мы активно развиваем проекты в Казахстане, Узбекистане. Нефтяные заказы удерживают хорошие объемы, может быть, кроме шельфовых проектов. В основном продолжается рост.
— Но только по России это скорее пока больше нефтегазовые работы?
— Было примерно 25% работ по ТПИ против 75% в нефтегазе, теперь уже соотношение 40% к 60%. В следующем году уже, наверное, будет 45% к 55%.
— В прошлом году в России было открыто буквально два крупных нефтегазоконденсатных месторождения. Как вы считаете, может ли это означать, что в принципе все крупные и перспективные месторождения углеводородов в России открыты? Стоит ли ждать крупных открытий в ближайшие годы и, в частности, в этом году?
— Открытие месторождения — это долгий путь. Сначала проходят маршруты, проводится авиаразведка, потом проводится сейсмическая разведка. Только после сейсмической разведки проводится бурение, которое является достаточно капиталоемким и трудоемким процессом. Чтобы открыть месторождение, нужно от пяти до семи лет. Нужно обработать огромное количество сейсмической информации. Никто же сейчас не бурит, тыкая пальцем — в данном случае не в небо, а в землю. Это накопительный процесс. Нужно накопление информации, результатов, чтобы это выстрелило.
Для России открытие двух-трех крупных месторождений в год, наверное, это немного. Конечно, нужно больше. Тем не менее, если мы говорим о глобальных крупных месторождениях, и в мире такие открытия уже не очень ожидаются. Если говорить о среднекрупных месторождениях в Восточной Сибири, на шельфе, в акваториях Тихого океана — вполне возможно. Изменяются методы поиска, появляются "слепые" месторождения, появляются новые типы залежей, новые глубины становятся возможными для добычи. Все зависит от технологического развития геологоразведки и технологического развития самих компаний по добыче.
Я уверен, что еще есть место геологическому подвигу. Геологи открывали месторождения, работая в тяжелейших условиях. Сейчас они работают в сложных климатических условиях, в труднодоступных местах. И всегда открытия месторождений — это подвиг
— Сейчас в мире идет очень активная дискуссия между потребителями и производителями нефти о пике спроса на нее. Естественно, разные стороны расходятся в оценках. Хотелось бы узнать ваше мнение как руководителя геологоразведочной компании, когда такой пик может наступить? И стоит ли вкладывать до сих пор инвестиции в геологоразведку нефтяных месторождений?
— Здесь нужно взвешивать несколько аспектов. Первое — историю о том, что потребление нефти будет падать, никто пока существенно не заметил. Конечно, это зависит от темпов развития мировой экономики. Но мы не должны забывать о том, что у нас в мире есть еще целые крупные континенты, которые ранее сильно не развивались и где энергопотребление еще находится в состоянии XIX века по сравнению с Россией. В мире есть достаточно большой накопленный ресурс для увеличения энергопотребления. Мы говорим про Латинскую Америку, про Африку. И могу сказать, что даже крупные страны Юго-Восточной Азии еще далеко не достигли того объема потребления, который есть, к примеру, в Европе и в США, или даже в России. Это означает, что есть еще достаточно большой гандикап.
Второе: иссякают запасы нефти, которые были легко доступны. Это касается в целом мировой ситуации — Северное море, Мексиканский залив, Западная Сибирь. Понятно, что нужно будет идти в более сложные запасы. Легкие запасы будут замещаться сложными, добыть нефть будет сложнее.
Третий момент — баланс энергопотребления. Как пример: помните, что потребление угля должно было сильно сократиться? Ровно после слов, что оно должно сократиться, потребление угля почему-то стало геометрически расти. Все не происходит так однолинейно. И когда мы говорим, что на улице количество электромобилей, возьмем даже Москву, сильно увеличилось, то давайте не забывать, из чего электричество произведено. А если мы говорим, из чего произведено электричество, то давайте посмотрим, из чего автомобиль произведен. Мы тут же вернемся к углеводородам: пластик, обивки, шины. Мы просто придем к тому, что смещается сам продукт. Изначально он может быть нефтью и газом, а на финише совсем другим. Будут замещаться продукты самого назначения сырья.
Поэтому в мире, я считаю, все более-менее сбалансированно. Где-то роль нефти будет подниматься, где-то она будет уходить в другие сектора. Я считаю, что пик по нефти еще точно не пройден. У нас еще половина населения планеты не потребляет энергию в достаточном количестве.
— И все-таки стоит ли продолжать инвестировать в геологоразведку нефти?
— Не стоит, а обязательно нужно.
Источник: ТАСС
