– Поставят ли золотодобытчики в России рекорд по добыче в этом году? Удержат ли его в следующем?
– Я считаю, что в 2022 г. рекорд, может быть, даже побьют, потому что инвестиции в геологоразведку на золото и капитальные затраты очень большие. Экономически это понятно, стоимость золота на пике – держится в параметре 1800 долл. за унцию, несмотря на все колебания доллара. И что бы ни происходило на рынке, существенно цена не падает, хотя при этом существенно не поднимается. Действительно, в прошлом году Россия поставила рекорд по добыче золота, и я думаю, что в этом году рекорд будет обновлен. Дальнейшая перспектива тоже достаточно хорошая.
– Как вы считаете, восстановился ли объем геологоразведочных работ (ГРР) в России до уровня до пандемии?
– Смотря про какие направления геологоразведки мы говорим. Если про твердые полезные ископаемые (ТПИ), то нынешний год стал одним из рекордных – в стране даже буровых станков не хватает. В течение года держится высокая цена на металлы и золото – конечно, она подтолкнула добычу к увеличению финансирования ГРР.
А вот геологоразведка на углеводороды в этом году не восстановилась – ни наземная сейсмика, ни шельф. Но это общемировая тенденция – в мире нефтяная геологоразведка тоже не восстановилась. В общем, пока восстановление объемов ГРР на нефть и газ происходит медленно. Наверно, стоит ожидать восстановления уже в следующем году.
– Нужно ли увеличивать государственное финансирование геологоразведки по углеводородам на следующие годы?
– Да, мы считаем, что надо. Связано это с тем, что поисковый задел закончился. Сейчас нужно смотреть на месторождения Восточной Сибири, потому что Западная Сибирь в целом – это в основном старый фонд. Конечно, там тоже идет прирост запасов, но в основном эти дополнительные объемы получают за счет доразведки старых месторождений.
Изученность недр Восточной Сибири достаточно невысокая, исследования находятся на начальной стадии. При этом открытые там месторождения более сложные, чем в Западной Сибири. Поэтому, чтобы освоить такой регион, в первую очередь, Якутию и Иркутскую область, требуется совсем другой подход. На геологоразведку здесь нужно тратить больше времени, технологий, знаний. Проводить больше сейсмических работ. Здесь нужна плановая системная работа, создающая задел на будущее. Именно поэтому мы считаем, что надо увеличить объемы финансирования.
– Насколько?
– Считаю, что нужно удвоить объемы финансирования по сравнению с тем, что сейчас выделяется в целом в стране. Но это касается не только углеводородного сырья (УВС), это касается и ТПИ. Если мы хотим иметь хороший задел для будущих поколений, я считаю, надо произвести удвоение затрат государства на геологоразведку.
Поисковый задел, который был создан в советское время, существенно сокращается. И самое главное, что месторождения, которые тогда открывались, были более простыми, а сейчас они все более сложные. И поэтому объективно нужно больше затрат. Если мы хотим иметь серьезный задел – не только для нынешнего поколения, но еще и на поколение или 2 вперед.
– Глава Минприроды А. Козлов на ВЭФ объявил, что правительство выделит Росгеологии 15 млрд руб. на техническое перевооружение на следующие 3 года. Как вы считаете, как эта сумма будет способствовать снижению износа оборудования?
– Мы очень поддерживаем позицию министерства и правительства в том, что будет выделено 15 млрд руб. – это впервые за долгое время. Мы сами за последние 3 года инвестировали 10 млрд руб. в переоснащение наших предприятий, даже несмотря на очень сложный 2020 г. Нам удалось на 10% улучшить показатели – по нашим оценкам, уровень износа оборудования снизился примерно до 70%.
15 млрд – безусловно, очень большая помощь, но хорошо, чтобы этим дело не ограничилось, потому что наша предварительная минимальная оценка была в 25 млрд руб. А на самом деле нужно порядка 50 млрд руб., чтобы не только перевооружиться, но сделать задел вперед. Сейчас 15 млрд позволят нам улучшить показатель по изношенности где-то на 20%.
– Планируете ли вы собственные вложения в технологии?
– Да, мы планируем. Как я уже сказал, за 3 года мы вложили 10 млрд руб., в том числе в развитие новых технологий. Например, мы запустили беспилотник совместно с концерном Калашников – совершенно новое прорывное направление. Это серьезные большие беспилотники, способные выполнять аэрогеофизическую съемку, пролетая до 1000 км. Мы считаем, они вполне могут быть востребованы не только в России, но и на международных рынках – например, в Африке, где не только сложно, но и опасно проводить геологоразведку. И самое главное, такие беспилотники в 10 раз экономичнее, чем самолет или вертолет.
Инвестиции с точки зрения капитализации важны, но они дают эффект через 2-3 года. Поскольку, кроме прочего, нужно еще иметь объем контрактов, обновленная техника должна быть загружена. Если вы приобрели новую технику, а она простаивает, то это тоже неэффективно. Поэтому очень важна синхронизация инвестиций с объемами заказов, как государственных, так и на коммерческом рынке.
– У вас есть примерный расчет, сколько вы сможете сами вложить в развитие?
– В 2021 г. мы сами точно вложим больше, чем 3 млрд руб. Мы пока готовим собственную инвестиционную программу на 2022 г., но думаю, она тоже будет не меньше 3 млрд руб. То есть наша собственная программа – это 3-4 млрд в год. В 2020 г., как ни странно, мы вложили 4 млрд руб., это был рекорд, несмотря на то, что 2020 г. был сложный. Но это позволило нам в нынешнем году увеличить объемы выручки.
– Какие новые международные контракты вы заключали в последнее время?
– Буквально 1 сентября мы подписали контракт с Республикой Судан по созданию геологической карты и поиску золота. Судан – очень перспективная страна с точки зрения золота, там много месторождений. Работы начинаем сейчас, продолжим их в следующем году. В Судане, в отличие от России, нет сильных климатических трансформаций, и сезон полевых работ значительно дольше.
В июле был подписан контракт с ЦАР по созданию комплексной геологической карты страны. А в конце августа мы заключили договор на оценку качества геологических карт Анголы в рамках государственной программы для национального геологического института.
Пандемия, конечно, немножко приостановила международные сделки – некоторые тендеры были перенесены, в других странах введенные ограничения не позволили своевременно начать работы.
Тем не менее, в Монголии сейчас мы завершаем полевые работы по поиску меди и молибдена, которые вели в этом сезоне. Нам удалось получить разрешение, несмотря на «ковидные» истории, и основной объем полевых работ по контракту будет выполнен до конца сезона. Подчеркну, это был 1й контракт в Монголии с 90х гг., и это достаточно успешный контракт.
– Газета Коммерсант писала о том, что председатель Справедливой России С. Миронов предложил создать подобие советского министерства геологии на основе Роснедр и Росгеологии, и что эта идея обсуждается в правительстве. Обсуждалась ли она с вами, и как вы к этому относитесь?
– Я считаю, что реформа геологической отрасли назрела давно. 1е – она объективно необходима, ее нужно проводить. 2е – необходимо повышать значимость и статус геологии, потому что она оказалась несколько заброшенной с 90х гг. Наша страна добывает много сырья, различных полезных ископаемых, но геологией занимается в значительно меньшей степени. Да, мы долгое время жили на созданном заделе, но сейчас уже он истощился. Поэтому точно требуется проводить реформу. Мы считаем, что могут быть выбраны разные формы. Я думаю, этот вопрос еще будет обсуждаться.
Понятно, что позиция Росгеологии в отрасли должна быть определенным образом обозначена. Сейчас Росгеология – больше сервисная компания, а ведь мы обладаем большим научным потенциалом по самим геологическим работам: у нас серьезные мощности по геологоразведке, квалифицированные специалисты, целые институты, причем по всей территории страны. Статус Росгеологии должен перейти от сервисной компании к стратегической, которая будет заниматься всеми этапами геологии.
Все-таки главный принцип геологии – это последовательное приближение: т. е. сначала ты изучаешь территорию в целом, потом, найдя признаки полезных ископаемых, углубляешь исследования, потом идешь дальше – такое постепенное приближение. Для этого нужны правильные методики и подходы, и поэтому мы считаем, что в конструкции геологической отрасли позиция и статус Росгеологии должны поменяться.
– И все-таки обсуждали с вами идею отдельного министерства?
– Сейчас много обсуждается идей, есть разные точки зрения. Кто-то считает, что надо создавать министерство геологии как в СССР, кто-то считает, что нужно Росгеологию госкорпорацией сделать, много идей. Мое мнение такое: нужно рассматривать реформу всей отрасли, а не только одного какого-то предприятия или субъекта. Если делать реформу, а она объективно нужна, то всей геологической отрасли. Отрасль должна выполнять главную задачу – развитие минерально-сырьевой базы России и создание необходимого задела для поиска новых месторождений.
– Какой у вас бюджет на поисковые работы по ТПИ в 2021 г., какая разница с 2020 г.? Какая в нем доля государственных контрактов на ТПИ и отдельно на драгоценные металлы?
– В целом объем государственных контрактов на геологоразведку ТПИ чуть меньше 5 млрд руб., приблизительно таким же он был и в прошлом году. Но наша компания занимается ТПИ не только в рамках государственных контрактов, мы работаем и по коммерческим контрактам с недропользователями. И сейчас по ТПИ у нас приблизительно половина – коммерческие контракты, и половина – государственные.
По моему мнению, по ТПИ требуется существенное увеличение государственного финансирования, тоже удвоение, потому что 5 млрд руб. недостаточно. Тем более спрос на металлы бешеный, а восполняемость запасов месторождений из-за быстрой добычи, естественно, отстает. Нужно вкладывать в восполнение минерально-сырьевой базы. Понимаете, в геологии нельзя взять и «открыть краник», и тут же получить результаты – для этого нужно 7-10 лет.
– Сколько вообще сейчас совместных предприятий по разведке и добыче, специализирующихся на драгметаллах, в которых Росгеология является соучредителем?
– Если вы спрашиваете про наши партнерские отношения, то у нас в 2020-2021 гг. было заключено 14 сделок, в том числе по созданию совместных предприятий с крупнейшими недропользователями.
В целом по разведке на ТПИ у нас очень много контрактов, в том числе десятки, если не сотни контрактов по драгметаллам. Но мы не делим на металлы и драгметаллы, потому что методики поиска приблизительно одинаковые. Мы все-таки больше говорим про цветные металлы, т. к. сейчас основная тенденция – не чисто золотые месторождения, а месторождения, которые являются полиметаллическими, смешанными – например, содержат цинк, медь и золото. Вот сейчас полиметаллические месторождения преобладают над чисто золотыми.
– С кем, по-вашему, легче работать – с государственными компаниями или с частными?
– Везде есть своя специфика – и у частных компаний, и у государственных. Сложность скорее определяется не заказчиком, а сложностью самого месторождения. Потому что месторождения и перспективные территории находятся в местах труднодоступных, или недоступных большую часть года. К примеру, мы можем бурить на ТПИ только летом, но при этом зимой нужно успеть завезти всю необходимую технику. Поэтому сложности 2 – логистические и геологические. И это имеет сейчас главное значение.
– Вы говорили про создание межведомственной рабочей группы по развитию юниорного бизнеса в геологоразведке. В каком вообще состоянии сегодня этот проект?
– По этому проекту много чего происходило. Мы провели в июне в Питере большую конференцию по юниорному бизнесу, объявили о создании венчурного фонда поддержки юниорных компаний. Вместе с Казахстаном запускаем биржу по юниорным компаниям, которая заработает в следующем году. Рабочая группа, о которой вы говорите, возобновит свою работу осенью, когда закончится геологический цикл. Летом мы всегда заняты в поле. Но надеемся, что осенью состоится заседание, мы еще раз подведем итоги, обсудим перспективу, куда будем двигаться.
– Какие у вас планы в этом направлении?
– У нас достаточно большие планы. Как я сказал, в следующем году мы запускаем биржу. Надо проделать всю работу по утвержденной дорожной карте, настроить процессы – это непросто. Венчурный фонд тоже заработает у нас в следующем году, так как в этом году мы ведем организационную работу по его отработке. Еще у нас есть предприятие РГ-консалтинг, которое оказывает поддержку юниорным компаниям – дает консультации, предоставляет услуги по геологоразведке, по геологическому сопровождению и т. д.
Сейчас главный вопрос по «юниорам» – это регуляторика, потому что в следующем году уже будут созданы базовые инструменты. Я очень надеюсь на решения рабочей группы осенью, т. к. нужны изменения в регуляторике. Ведь у нас нет даже понятия «юниорная компания», нет понимания, что такое лицензия, а из-за этого нет и инструментов.
– Ваше судно Бавенит работает в экспедиции Роснефти в Арктике. Как проходит работа, какие там планы?
– Здесь мы выступаем как исполнитель работ для Роснефти в их большом проекте. Мы осуществляем бурение стратиграфических скважин для дальнейших исследований Роснефти, то есть это сервисный контракт. Да, он сложный, потому что в этих широтах раньше никто этого не делал. Как раз для выполнения данных работ на Бавените была смонтирована новая буровая установка, которую мы профинансировали в прошлом году, а изготовлена она была в этом году по нашему заказу на заводе в Оренбурге. Это единственная буровая такого класса на российском судне, которая позволяет бурить в таких широтах.
– Ведете ли вы какую работу по теме декарбонизации?
– Декарбонизацию можно осуществлять по-разному, и у нас есть идеи о том, как ее провести достаточно дешевым способом. Мы создали рабочую группу и сейчас формируем концепт по декарбонизации – не только в геологоразведке, а вообще, в целом – для этого потребуется какое-то время, может быть год. Пока я не могу рассказать, что это за инструмент, мы только что придумали идею, но хотим ее развивать. Наверное, в следующем году сможем поделиться подробностями.
