— Сергей Николаевич, прошлый год был кризисный, инвестиции в нефтяной отрасли упали, по разным оценкам, до 30 %. Как сильно у вас сократились эти объемы?
— Вы абсолютно правы. На самом деле, конечно, не 30 %, а больше. Если мы смотрим нефтяную отрасль, то в 2020 г. в мире падение инвестиций в геологоразведке было гораздо больше, чем на 1/3. Но это очевидно при такой цене нефти, которую мы получили в 2020 г. Естественно, первое, что происходит в таких случаях, — планы по геологоразведке откладываются.
В целом мы оцениваем падение инвестиций в геологоразведку до 50 % в прошлом году. И это не только российская тенденция, она глобальная. Многие мировые геологоразведочные компании, которые занимаются работами на шельфе, к примеру, просто разорились в конце 2020 г. 2 крупнейших мейджора покинули рынок.
Поэтому 2020 год, конечно, был непростым.
— Но в этом году объемы восстановятся на фоне роста цен на нефть?
— Двоякая ситуация. Отскока не произошло. В нефтяной геологоразведке происходит медленное восстановление.
Но если мы говорим про твердые полезные ископаемые, то там, наоборот, бум в геологоразведке, потому что прошлогодние высокие цены на золото, платину и цветные металлы, конечно, способствовали дальнейшему росту инвестиций. Конечно, этот рынок меньше, чем углеводородный, но он достаточно существенный. Мы вовремя увидели эту точку, хотя в 2019 г. она была неочевидна.
— Если вспомнить, как сильно падали нефтяные котировки в прошлом году, то возникает вопрос: а при каких ценах на нефть геологоразведка в России остается рентабельной?
— Как показывает практика, это где-то 70 долл. [за баррель]. Цена в 65-70 долл. является отсечкой, ниже которой геологии, к сожалению, мало уделяется внимания. Но это на коротком пути. Если смотреть на более долгую перспективу, то запасы нужно восполнять.
Конечно, геологоразведке можно не уделять внимание пару лет, но с учетом того, что в нашем деле цикл — это 7-10 лет, то можно просто упустить перспективу.
Недоинвестирование сейчас может отразиться на объемах запасов в будущем.
— Говоря о будущем, еще недавно мы связывали его в плане запасов с освоением Арктики. Сейчас там ведутся какие-то работы?
— Конечно. И мы постоянно ведем геологоразведку в Арктике. Мы работаем как на шельфе, так и на материке. Арктика богата и газом, и нефтью, особенно прибрежные регионы.
— А есть какая-то предварительная оценка запасов?
— Месторождения разные. И я не сторонник называть триллионы тонн или их эквиваленты. Предоставлю другим коллегам возможность сделать оценки.
Но в прошлом году мы обнаружили в Арктике достаточно большой новый осадочный чехол, который в перспективе может содержать не одно месторождение. Пока сложно сказать о его размерах с точки зрения запасов.
Это геологическое явление было открыто нашими судами при проведении сейсморазведки в море Лаптевых.
— А ваши планы по формированию юниорной системы — это как-то серьезно повлияет на развитие геологической отрасли в стране?
— Я считаю, что это действительно очень важная тема. Есть успешный опыт развития юниорного бизнеса в мире — это Канада и Австралия. У них до 75 % геологических открытий осуществляется через юниорный бизнес. Так происходит потому, что крупным компаниям не очень нравятся геологические риски, им уже нужны запасы. И в этом аспекте нам нужен механизм, который был бы по-хорошему более агрессивен для риска. Конечно, нужна экосистема для юниорных компаний.
Мы создали компанию РГ-Консалтинг, которая осуществляет геолого-экономическую экспертизу. Без экспертизы непонятно, что делать с риском. Это очень важно. В апреле с участием премьер-министров Казахстана и России состоялось подписание меморандума о создании Евразийской юниорной биржи на площадке финансового центра Астана — это площадка для юниорных компаний.
На форуме в ходе панельной сессии по развитию юниорного бизнеса в геологоразведке мы объявили о создании венчурного фонда для поддержки юниорных компаний. Кроме того, мы совершили 14 сделок с юниорными компаниями за 2020-2021 гг., причем по разным направлениям. Сейчас мы задумываемся о возможности токенизации активов. Конечно, нужны меры государственной поддержки и нужно определение, что такое юниор. Правового понятия этого явления сегодня в России нет. А если нет правового понятия, как вы понимаете, — это безвоздушное пространство.
— Есть мнение, что большие игроки в геологоразведке не очень эффективны. Что на это скажете?
— Давайте все-таки мерить эффективность понятиями не когда-то, а сейчас. В этом плане 2020 г. был хорошей проверкой. Благодаря диверсификации в холдинге, начатой еще в 2019 г., нам удалось в 2020 г. не упасть в выручке и даже выйти с прибылью. Росгеология будет более активно развиваться, но для этого надо больше идти в коммерцию, потому что она дает движение. И мы это делаем.
Например, мы стали родоначальниками нескольких новых технологий в геологоразведке. Активно внедряем управленческие технологии, которые, например, позволили нам вывести из офиса большую часть людей в прошлом году. И тут дело не только в пандемии, а еще и в том, что мы расширили возможность работать дистанционно. Инвестируем в беспилотники и новые вибросейсмические машины.
Мы нарастили международные проекты и вышли на рынки СНГ, такие как Узбекистан, Казахстан, вышли на Монголию впервые с 1990х гг. Мы запустили первые достаточно большие проекты в Индии, на шельфе. Мы активны в Африке по проектам с твердыми ископаемыми.
— Насколько я знаю, вы ищете не только твердые ископаемые или углеводороды, но даже питьевую воду для снабжения Крыма. Есть ли у вас уже предварительные оценки того, какие запасы питьевой воды могут залегать на дне Азовского моря?
— Работы идут, пока говорить рано. Сейчас мы на 3й стадии наших работ, выполняем сейсмику, электроразведку. Только после 4й мы поймем конфигурации.
