Газпром нефть сегодня - одна из самых быстро растущих нефтегазовых компаний на российском рынке.
В интервью, начальник департамента стратегии и инноваций Газпром нефти С. Вакуленко рассказал о принципах формирования стратегии, а также о ключевых факторах, которые учитываются при долгосрочном планировании.
- За последние несколько лет отрасль столкнулась с большим количеством новых вызовов - как в связи с этим изменилась стратегия Газпром нефти?
- Стратегия изменилась не только у Газпром нефти, наверное, стоит говорить о том, что изменилась стратегия отрасли.
До 2014 г проблем со средствами на реализацию различных проектов не было, и вся отрасль торопилась набрать побольше активов, полагая, что кто быстрее, тот и успешнее.
Газпром нефть в этом отношении достаточно уникальна. Компания демонстрировала самый высокий темп роста в отрасли, но рост этот достигался за счет продуманного поступательного движения. Сразу просчитывалось - какие и сколько проектов нужны компании на данном этапе развития, после их реализации появлялись новые и так далее. Этим принципом компания руководствовалась и до 2014 г, весьма уместен он и сейчас. Разумеется, в изменившихся экономических условиях какие-то проекты пришлось пересмотреть. Например, модернизацию нефтепереработки слегка сдвинули из-за бюджетных ограничений. По-другому стали смотреть на проекты с дорогой добычей - не отказываться от них полностью, но максимально удешевить. А в целом та бизнес-модель, которую мы для себя избрали, оказалась крайне жизнеспособной.
- На какой период рассчитана актуальная стратегия компании, и вообще насколько целесообразно долгосрочное планирование в сегодняшних условиях высокой неопределенности?
- Нефтяные компании не могут обойтись без долгосрочного планирования. Тайм-лайн проекта от геологоразведки до запуска месторождения в эксплуатацию - это 10-12 лет. В освоенных регионах, при прочих благоприятствующих условиях можно уложиться и в 5. В среднем, от 1й нефти до выхода месторождения на проектный уровень добычи уходит еще 5-7 лет. До нормального возврата на капитал, под который имеет смысл вкладывать деньги, - 15 лет. То есть, в среднем горизонт окупаемости проекта освоения месторождения с 0 составляет 20-25 лет. Если, к тому же, проект связан с применением новых технологий, то 10-летие может потребоваться только на то, чтобы эта технология созрела. Хороший пример - освоение месторождений сланцевой нефти в США. 1е скважины пионеры отрасли начали бурить в 1990е гг, а их усилия окупились в 2010х гг. Так что у нас отрасль с очень длинным циклом.
У Газпром нефти сейчас официально действует план развития до 2025 г и готовится стратегия до 2030 г. Но в этой новой стратегии будет много проектов с горизонтом реализации до 2044, 2048 гг.
- Почему тогда выбраны именно пятилетние стратегические отрезки?
- Это на самом деле условность, просто понятный временной горизонт. Знаете, как когда по шоссе едешь, фары какой-то определенный отрезок дороги освещают. Так и здесь.
- Новая стратегия будет как-то принципиально отличаться от существующей?
- Планируется, что цели будут больше качественные, чем количественные. Ведь традиционные целевые параметры - объемы добычи, переработки, сбыта - это не совсем стратегия. Стратегия - это о том, как мы собираемся достигать эти цели, какие механизмы использовать.
Сейчас Газпром нефть вошла в 10ку крупнейших нефтедобывающих компаний мира. Именно нефтедобывающих, так как основная задача компании в группе «Газпром» - это добыча жидких углеводородов. Мы уже превзошли по этому показателю Eni, Statoil, ConocoPhillips и занимаем 3 место в России. План - оставаться в 10ке, а поскольку общий объем спроса на долгий срок прогнозировать довольно трудно, выставлять себе конкретные числовые параметры, наверное, не совсем разумно. Просто для того, чтобы оставаться в этом клубе, надо расти тем же темпом, что и отрасль, но это не тот темп, который был нам нужен, чтобы войти в этот клуб.
- Есть еще один момент. Если использовать международную классификацию, Газпром нефть по-прежнему NOC - National Oil Company, а Eni, Statoil, Shell - это IOC - International Oil Company. В вашей стратегии нет цели стать международным игроком?
- А мы и сейчас международный игрок в какой-то мере. У нас есть международные операции. Мы добываем нефть на Балканах, на Ближнем Востоке.
- Но их не очень много и они, скорее опция, для вашего бизнеса?
- Если наша домашняя территория позволяет нам столько добывать и иметь конвейер проектов, который будет обесечивать долгосрочный рост, то в этом тоже нет ничего плохого. Фокус внимания многих американских компаний все больше и больше сдвигается в сторону домашних сланцевых месторождений. А тот же Statoil очень долгое время был компанией Северного моря.
- Продолжая международную тему, не могу не задать вопрос о соглашении с ОПЕК по сокращению добычи. Это уже, наверное, не о стратегическом влиянии - как соглашение повлияло на тактику компании?
- Как и все остальные российские компании, оценив целесообразность этого соглашения, мы вполне добровольно заморозили добычу на уровне октября 2016 г - на 2,7%. Наверное, все, кто входил в эту сделку, сомневались, не будут ли потери на объеме больше, чем выигрыш на цене. Но сейчас очевидно, что от сокращения добычи и последовавшей за этим стабилизации рынка сильно выиграли и компании, и страна, и вся мировая отрасль.
Если же говорить о тактике, то раньше мы, грубо говоря, старались добыть все, что возможно в пределах сил и средств, а после присоединения к сделке стали выбирать, где выгоднее бурить в 1ю очередь, и перенесли фокус нашей активности на новые активы на севере Ямало-Ненецкого региона - Восточно-Мессояхское, Новопортовское, Приразломное месторождения. Это свежие активы с прекрасными высокодебитными скважинами, которые иной раз дают по 700 т/сутки нефти , в то время как на старых западносибирских активах дебит новой скважины порядка 40 т. То есть, 1 скважина на Новопортовском по продуктивности сопоставима с 20 объектами в Западной Сибири.
- Не дешевле было бы вообще отказаться от нового бурения, и сэкономив деньги, и сократив добычу?
- Наверное, мы действительно сэкономили бы какие-то деньги, выполняя квоту отказом от нового бурения. Но мы привыкли смотреть в будущее.
1. Это сильно ударило бы по рынку нефтесервиса, а в конечном итоге, и по нашему производственному потенциалу.
2. Фонд скважин можно образно сравнить с демографическим пулом. Если остановить бурение, в этой демографической пирамиде скважин образуется провал, такой как получает человечество после войн, эпидемий. Отсутствие скважин определенных возрастов сильно подкосит наш потенциал на следующие 7-10, а может и 15 лет - то есть, на срок жизненного цикла скважины, и потери будут больше, чем экономия от остановки бурения.
Поэтому мы решили использовать новые скважины, как правило, менее обводненные, а значит с меньшими эксплуатационными затратами.
А менее эффективные старые скважины переводятся в резерв, и будут снова запущены, когда понадобится увеличить добычу, чтобы удовлетворять растущий спрос.
- Каковы прогнозы - скоро это понадобится?
- Мы полагаем, что существующий уровень квот начнет меняться довольно скоро. За 2017 г спрос на нефть вырос очень значительно - по разным оценкам от 1,4 до 1,7 млн барр/сутки. Заказ на дополнительную добычу нефти от ОПЕК и от России явно будет - это вопрос каких-нибудь месяцев, может быть 1 года.
- После этого все начнут вводить законсервированные скважины, наращивать добычу и спровоцируют новый кризис?
- Уровень квот изменится, но соглашение России и ОПЕК, скорее всего, сохранится.
И то, что мир знает, что у России, так же как и у Саудовской Аравии теперь есть свободная мощность, которую можно легко вывести на рынок, будет служить успокаивающим фактором для желающих реализовывать дорогие и не очень разумные проекты добычи нефти.
- У России размер свободных мощностей не такой значительный, как у Саудовской Аравии...
- Не такой, но уже значительный и постепенно растет. Сегодня это порядка 500 тыс барр/сутки, а к тому моменту, когда ограничения снимут, я думаю, может быть и 700-800 тыс барр/сутки. Это, конечно, меньше, чем декларируемые саудовские 2 млн барр/сутки, которые, кстати, кроме них тоже никто не считал. Но 800 тыс барр/сутки - это тоже много.
Это больше, чем добрая половина членов ОПЕК производит.
- Вы сказали, что соглашение России с ОПЕК, скорее всего, продлится. На чем основано это мнение? Ведь попытки наладить сотрудничество предпринимались и раньше, но все они проваливались.
- Мое мнение - это мнение стороннего наблюдателя: я регулярно участвую в диалогах Россия - ОПЕК, где мы обмениваемся экспертными оценками. Думаю, что это в очень большой мере вопрос доверия.
Раньше этого доверия почему-то не было, но в последние несколько лет, мы видим достаточно высокий уровень взаимопонимания между российским и саудовским министрами энергетики А. Новаком и Х. аль-Фалехом.
Эти люди и их команды часто встречаются, много общаются. И когда это доверие появилось, стало видно, что сотрудничество действительно приносит достаточно хорошие плоды и ОПЕК, и России.
- Это эффект только для стран, или для бизнеса тоже?
- С одной стороны российские нефтяные компании в силу особенностей налогового режима и так научились эффективно работать при очень низких ценах на нефть. Даже когда цена на нефть была 3-значной, для российских нефтяных компаний из-за особенностей налогообложения она эффективно не превышала 35-40 долл США / барр. Но, как бы то ни было, всем крайне полезна стабильность. При спокойном взгляде в будущее гораздо проще и планировать, и запускать проекты. Кооперация России и ОПЕК дает ощущение, что каких-то деструктивных ценовых войн, волн демпинга, раскачивания рынка, наверное, не будет.
Кроме того, мы уверены, что дальнейшие успехи российской нефтяной отрасли промышленности во многом зависят от реформ налогообложения, формирования гибкого налогового режима.
Очевидно, что в атмосфере более высоких цен на нефть, более комфортного положения для бюджета, государству будет проще идти на эти реформы.
- Уже можно говорить, что ситуация стабилизировалась, или все-таки есть еще возможность новых рыночных волнений? Какие, вообще, потенциальные угрозы для нефтяного рынка сегодня существуют?
- Если говорить о ближайших 2-3 годах, это такие характерные вещи, как войны, восстания, стихийные бедствия - в общем, любые глобальные потрясения в нефтедобывающих регионах, которые могут достаточно значительно повлиять на потенциал добычи. Вспомните, период великого роста цен на нефть, приведший к 146 долл США / барр к 2008 г, начался именно с урагана Катрина 2003 г.
Если посмотреть в другую сторону, то этот период в то же время характеризовался высоким уровнем экономического роста, который подстегивал спрос на нефть.
Сейчас же шаткая политическая ситуация в мире способствует скорее охлаждению экономической активности.
- Как учитываются в вашей стратегии такие факторы как вовлечение новых нетрадиционных запасов углеводородов, таких, как сланцевая нефть, а также развитие альтернативных источников энергии?
- Сланцы сегодня уже сложно называть нетрадиционными запасами. Когда-то и морские месторождения считались нетрадиционными запасами. Мы сейчас успешно добываем нефть из низкопроницаемых коллекторов, которая еще не так давно вообще не входила в число извлекаемых запасов.
Если говорить об альтернативной энергетике: солнце, воздух и вода, электромобили и так далее, то их развитие в своей стратегии мы, конечно, учитываем, но в перспективе гораздо более дальней.
Скорость этого развития будет определяться целым клубком факторов, таких как темпы совершенствования технологии изготовления батарей, желание госорганов заниматься социальной инженерией, заставляя людей переходить на использование электромобилей, готовность самих людей к этому.
В каком-то крайнем сценарии жители развитых стран решают, что да, действительно, глобальное потепление это очень серьезно, и ради борьбы с ним можно пожертвовать частью своего дохода для того, чтобы автомобилизация в развивающихся странах шла по электрическому пути.
При таком развитии событий спрос на нефть действительно начнет падать быстрее, чем все предполагают сегодня.
Но к условию, что страны первого мира достаточно богаты, чтобы пойти на это, накладывается еще целый спектр факторов вроде технологической готовности, доступности сырья, причем не только лития, про который вроде бы все знают, но еще и кобальта, неодима для постоянных магнитов, и так далее.
- Существует какой-то основной сценарий, отталкиваясь от которого Газпром нефть и формирует стратегию своего развития?
- Этих сценариев несколько. Сценарное планирование как раз и предполагает, что основного не существует.
Просто портфель проектов оценивается в разрезе того или иного сценария развития внешней ситуации.
Мы так и формируем портфель - чтобы он был достаточно гибок и адаптивен к разным вариантам.
В нем есть фундамент, состоящий из проектов, реализация которых имеет смысл при любых условиях, и есть гибкие элементы, которые формируются проектами, которые в некоторых сценариях мы будем запускать, и довольно быстро, а в некоторых отказываться от этого.
То есть, сейчас у нас один из главных подходов - это гибкость и адаптивность.
- Страновые и политические риски учитываются при формировании стратегии?
- Конечно, учитываются, но, вообще, со страновыми рисками очень забавная история. Возьмем Индонезию и Великобританию.
Традиционно считается, что Великобритания - страна с низким страновым риском, а Индонезия - с высоким.
Как вы думаете, сколько раз за последние 30 лет в Индонезии менялся фискальный режим? Ни одного. А в Великобритании больше 10. И где тогда инвестору спокойнее работать?
- Давайте вернемся в будущее - тема пикового спроса на нефть в 2040-2050х гг в последнее время возникает постоянно. Вы верите в то, что рыночные события будут развиваться именно по такому сценарию?
- Я считаю это вполне возможным и вероятным.
Мы уже говорили об этом - тенденции будет определять то, насколько люди будут озабочены экологическими проблемами.
Здесь и сейчас электромобили - это все-таки дорого.
Да, говорят, что электричество дешевле бензина, но не стоит забывать, что в стоимости бензина зашито очень много налогов, и это очень существенный элемент наполнения бюджета.
Как только электромобили станут какой-то значимой частью парка, налогами станет облагаться не топливо, а просто поездки - вне зависимости от вида энергоносителя, на котором работает транспортное средство.
То есть, налогообложение станет гораздо более прямым, и разница в стоимости эксплуатации между бензиновой и электрической машинами заметно уменьшится. Поэтому в абсолютно не искаженной налогами ситуации, переход на электромобили был бы довольно медленным.
Прибавьте к этому проблемы добычи лития, кобальта, скорости производства батарей.
При этом мы видим огромный прогресс в технологиях производства бензиновых двигателей, которые становятся все более экономичными, экологичными и эта тенденция способна оказать гораздо большее влияние на мировой энергетический рынок.
- Меньше расход топлива - меньше потребность в бензине?
- Да, автомобили будут становиться все экономичнее, но в то же время их будет становиться все больше.
По прогнозам к 2030 г количество автомобилей в мире удвоится.
Хотя, конечно, все в этом мире когда-то заканчивается, и, наверное, существует пик спроса на что угодно.
Ну, допустим, человечество будет в 2040 г потреблять нефти столько же, сколько в 2000 г.
Это довольно заметный спад, но разве нефтяная отрасль промышленности плохо жила в 2000 г? Хорошо жила.
То есть, российская нефть явно будет востребована, даже если мировой спрос снизится на 1/3 от сегодняшнего уровня.
А если он сначала вырастет до 110-120 млн баррелей в год, а потом на 30-40 упадет...
- Почему именно российская нефть будет востребована? В других регионах тоже есть дешевая нефть.
- Хорошо, российский баррель, наверное, будет добыт предпоследним. Последний добудут, несомненно, на Ближнем Востоке.
- Если к тому времени в России будут работать с такими сложными запасами как бажен или добывать нефть в Арктике, она станет далеко не такой дешевой как сейчас...
- Мы работаем над сокращением затрат на добычу такой нефти.
К тому же, есть разница между общими затратами на реализацию проекта и текущими расходами.
Например, обустройство платформы Приразломная на морском шельфе стоило дорого, но в дальнейшем высокодебитные скважины этого месторождения будут давать достаточно дешевую нефть.
Новопортовское и Восточно-Мессояхское месторождения - это проекты стоимостью в миллиарды долларов, но учитывая их масштаб, они также будут давать дешевую нефть.
Вообще месторождений такого класса на суше осталось мало, но в России они пока еще есть, и мы их разрабатываем.
Кроме того, не стоит недооценивать потенциал Западной Сибири - он поразительно велик.
Кроме бажена, который представляется нефтяным Эльдорадо, и за которым все охотятся, есть множество других пластов и свит, в которых скрыты запасы, пусть не во много миллиардов тонн, а в 1-2 млрд т, но и проницаемость пород там на порядок, на 2 порядка выше, чем в баженовской свите.
При этом Западная Сибирь - хорошо обустроенный район с развитой инфраструктурой. Стоимость добычи этой нефти может быть выше, скажем, не 5-6 долл США/барр, а 15-20 долл США/барр, но ведь и не 40 долл США/барр.
- Новая стратегия предполагает, что 10% активности компании может быть сосредоточено в отраслях, не связанных с нефтью и газом. Что конкретно имеется в виду?
- Мы все же не исключаем реализации сценария, в котором спрос на нефть будет расти не такими темпами, как хотелось бы. А мы строим, условно говоря, компанию на 100 лет вперед.
Да, Газпром нефть действительно выросла на нефти, научилась очень многому на нефти, но в целом ключевые компетенции компании универсальны.
Это умение концептуально разрабатывать проекты, запускать их, управлять этими проектами, умение управлять производством, технологиями.
Так что эти 10% - это, в том числе и желание найти новую растущую область на случай, если в нефтяной отрасли наши умения окажутся не полностью востребованы.
- Многие нефтяные компании сейчас идут в альтернативную энергетику...
- Да, многие идут в альтернативную энергетику...
А мы искренне говорим, что сейчас еще не знаем, чем будут заполнены эти стратегические не нефтяные 10%.
Пока это просто гипотеза и видение, что да, действительно, мы вполне можем и видим себя через некоторое время активными и успешными не только в нефтяной отрасли.
В конце концов, 10 лет назад и планы добывать 100 млн тнэ многим казались дерзостью, гонкой за механическим зайцем, который всегда будет быстрее тебя.
Но добежали же.
- А почему все-таки не солнечная, ветряная энергетика как у других? Вам это не интересно?
- У нас есть ветряная энергетика в Сербии, которую мы реально развиваем.
Там это гораздо более востребовано, чем в России.
Хотя и в России есть такие проекты: на Ямале. Они небольшие, мы эту энергию не продаем - комбинированными энергетическими узлами, которые работают от ветра и солнца оборудованы некоторые удаленные точки.
- Это какие-то пилотные проекты?
- Нет, вполне рабочие. Мы посчитали и поняли, что на данном конкретном удаленном кусте так проще и выгоднее.
Поставили ветряк, солнечную батарею, обычную батарею в дополнение к дизель-генератору. Все успешно работает.
- Еще одна «тема будущего», в которой активно участвует компания - цифровая трансформация. Как вы видите свою роль в новой промышленной революции?
- Не такая уж она и новая.
Нефтянка работает с большими данными последние лет примерно 20.
Просто тогда не было модного сегодня термина big data.
Тем не менее, мы оперировали терабайтами данных при обработке сейсмики, при создании гидродинамических моделей.
Месторождения нефти и газа ведь никто своими глазами не видел, не спускался на 3 километра вглубь.
Уже 10ки лет для этого используются различные приборы. Соответственно, у нас есть много данных различных исследований с советских времен, когда то, что сейчас считается хорошим, годным, качественным месторождением, таковым не считалось.
На то, чтобы обработать эти данные вручную уйдут годы, а компьютер с этим справляется на порядки быстрее.
Наш Центр сопровождения бурения «Геонавигатор» работает в г Санкт-Петербурге уже несколько лет и позволяет специалистам получать всю необходимую информацию и одновременно отслеживать десяток скважин на удаленных месторождениях - это тоже цифровая трансформация.
- Внедрение цифровых технологий что-то кардинально меняет в нефтяном бизнесе?
- Это резко повышает эффективность.
- То есть, когда нет возможности наращивать масштаб, приходится расти вот так?
- Вы об этом говорите, как о чем-то плохом. Когда-то золото находили в самородках. Самородное золото кончилось, стали в реке искать.С этим возникли проблемы, начали вычислять, откуда это золото в реку попадает, находить жилы. Это золото тоже закончилось, теперь размалывают породу с содержанием золота в десятые доли процента, вымывают его оттуда кислотой.
Нефть, которую добывали еще 20 лет назад - это аналог самородков. Сейчас мы приходим к совсем другой добыче, тем не менее, 1 литр нефти сегодня сопоставим по стоимости с 1 литром воды, которую вы покупаете в супермаркете, хотя воду добывать гораздо проще. С помощью новых технологий мы добываем нефть в очень сложных условиях и с минимальными издержками.
И это поможет нам оставаться, грубо говоря, актуальными, сохранять масштаб на протяжении многих лет.
Ведь запасы, которые мы сейчас разрабатываем, это малая доля углеводородов, которые содержат наши месторождения.
Большую часть нефти мы либо не можем извлечь с помощью существующих технических методов, либо это очень дорого.
Развитие технологий и повышение эффективности позволяет нам получить версию 2.0, версию 3.0, Приобки, Ноябрьска, Муравленко, и так далее.
То есть, научившись брать не только самородки, но и рудное золото тоже, мы на старых площадях, по сути, получаем новые месторождения.
